Последняя одиссея - Джеймс Роллинс

Он взглянул на заходящее солнце, вспомнил маленького сына и мысленно дал ему клятву:

«Я не прекращу сражаться со злом.

Ради тебя.

Ради нашего общего светлого будущего».

В подтопленном трюме «Денницы» сорок восьмой Муса в отчаянии разразился бранью. Накренившаяся яхта медленно тонула в море. Полыхали огни, безумолчно ревели сирены.

Фират ждал на сиденье гидроцикла позади одного из Сынов.

В другом конце ангара команда освободила четырехместный батискаф. Двигатели субмарины завелись, и судно, дав задний ход, пошло к послу. Тем временем в корме открылся люк, направленный в противоположную от берега сторону. Уже слышался шум винтов приближающихся военных кораблей, над головой то и дело проносился самолет. Подбитую яхту могли захватить с минуты на минуту.

«Меня тут быть не должно», – сказал себе Фират.

Надо было последовать примеру сенатора Каргилла, который покинул яхту еще у Гибралтарского пролива. Отбыл на саммит ЕС, лично заниматься неким вопросом государственной важности. Тогда Каргилл негодовал, жалуясь, что ему не судьба отправиться на юг и встретиться с ударной группой.

Однако же вовремя эта сволочь убралась.

«Или Бог сенатора благоволит ему больше, чем Аллах – мне?»

Когда сенатор улетал, Фират только порадовался. Руки у него были развязаны, и «Денница» резво пошла вдоль марокканского побережья. Фират планировал встретиться с командой Нехир – или на худой конец получить от нее последние данные, – когда прибыл с закатом в Агадир.

Через люк в корме он смотрел на заходящее солнце и думал: «Я свое слово сдержал».

Однако время шло, а новостей от команды не поступало. Беспокойство сменилось подозрением, и Фират приказал капитану на полной скорости идти на север.

Инстинкты не обманули, а вот со временем он не угадал.

«Денница» как раз набирала скорость, когда ее торпедировали. Оставалась последняя надежда на побег.

Батискаф наконец поравнялся с гидроциклом. Фират перебрался на борт и сел в кресло позади двух пилотов, доверенных Сынов.

Наконец люк задраили, и он указал вперед:

– Ходу.

Двигатели взревели, батискаф плавно устремился в открытое море. Когда вода сомкнулась над фонарем кабины, Фират на миг испытал приступ клаустрофобии. Но по мере того, как батискаф уходил глубже, а яркий солнечный свет сменился синими сумерками, он расслабился.

Закрыл глаза.

Он доберется до берега, там его подберут и переправят в безопасное место союзники. И уже потом, в укрытии, он решит, как отомстить.

Впрочем, он не мог отказать себе в удовольствии подумать, чем отплатить Елене Каргилл.

«Может, я даже сниму все на видео и отправлю запись папаше-сенатору».

Батискаф резко дернулся, вырвав его из задумчивости.

– В чем дело? – резко спросил Фират.

– Удар снизу, – доложил пилот. – Может, акула – приплыла, встревоженная боем. Волноваться не стоит.

Фират кивнул и откинулся на спинку кресла, раздраженный, что пилот успокаивает его в такой снисходительной манере.

Аппарат снова тряхнуло, на этот раз сильно, и Фират невольно вскрикнул.

Он раскинул руки в стороны, чтобы удержаться на месте, и обернулся. В глубине под ними мелькнула вспышка огня. Их что, снова атакуют? Взорвалась еще торпеда?

И тут перед ними возникло нечто чудовищное: крокодилья голова размером с сам батискаф. Вопреки законам физики, голову гривой окружало золотистое пламя, которое сверкающими волнами сбегало вниз по длинной шее.

Фират убеждал себя, что это плод воспаленного воображения, кошмар, от которого он сейчас проснется, однако команда тоже увидела чудовище. Пилоты в ужасе кричали, уводя батискаф прочь, но монстр не отставал.

– Стреляйте! – завопил Фират.

Пилоты опомнились и, развернувшись, выпустили в голову сразу обе торпеды. Одна прошла мимо, зато вторая попала прямо в шею монстру. Ударная волна встряхнула судно. Полыхнула вспышка, и в ее сиянии голова, отделившись, пошла ко дну.

Сыны ликовали.

Однако на смену одному чудовищу появилось другое, потом третье… их становилось больше и больше. Они окружили батискаф, их глаза ярко горели, тела окутывало рвущееся изнутри пламя.

И чудовища напали.

Они бились в аппарат, рвали его челюстями, усыпанными акульими зубами в три ряда. Стекло фонаря пошло трещинами. Потом его сорвали начисто.

Хлынувшая внутрь вода подхватила Фирата и унесла в пучину. Давление ударило по ушам и смяло легкие. Затем посла схватили острые зубы и утащили еще глубже.

Только это было не самое худшее.

Фирата окутывало пламя, сжигая одежду, опаляя кожу и волосы. Глазные яблоки закипели. Фират тонул и при этом горел заживо. Он корчился от боли и безысходности.

Одно он понял четко: «Я искал Тартар, а вместо этого… ад сам нашел меня».

Спустя месяц после событий в Марокко Елена стояла в свете холодного арктического солнца. В распахнутой парке на гусином пуху она наслаждалась холодным ветром и чувствовала, будто родилась заново.

Склон горы круто обрывался во фьорд далеко внизу, а впереди раскинулся залив и покрытый трещинами ледник Хельхейм. Свет яркого утреннего солнца отражался от его поверхности, преломляясь и играя радужными цветами, заставляя лед сиять ослепительной лазурью.

Место было просто идеальное.

Группа местных из Тасиилака пришла выразить почтение, держа в руках зажженные свечи. Еще больше свечей поставили вдоль края утеса. Джон Окалик положил руку на плечо Нуке: тот смотрел на море. Попрощаться пришел даже офицер Йорген.

Деревня потеряла двух человек, кузенов Джона, которые стерегли вход в тоннель, проход в сердце ледника. Тела так и не нашли, и многие сочли, что это к добру: по старому обычаю, инуиты не хоронили мертвых, а возвращали их морю.

Не нашли и третьего тела.

Мак отвернулся от края обрыва, где поставил свечку в память о еще одном погибшем, и, хромая подошел к Марии. Шину с ноги он еще не снял, но поправлялся быстро.

– Нельсон возмутился бы такой суете, – произнес Мак, громко шмыгнув и стараясь не показывать слез. – Более несентиментального человека я не знал.

«Зато ты другой», – мысленно сказала Елена.