Разведывательная служба Третьего рейха. Секретные операции нацистской внешней разведки - Вальтер Шелленберг

воздерживаясь от упоминания цели моего приезда, в знак вежливости. Это было одной из его обычных тактик вести разговор. Он очень подробно расспрашивал меня о моем здоровье, сказал, что доктор Керстен, который, безусловно, будет счастлив меня лечить, тоже находится здесь, и спросил, часто ли я беседовал с адвокатом Лангбеном и т. д.

За ужином он разговаривал со мной на различные научные темы и рассказал об экспедиции на Тибет. Затем он затронул Индию и индийскую философию. И после этого он заговорил на тему, которая была его коньком: весьма живо он описал мне результаты изысканий в области судебных процессов над ведьмами в Германии. Он сказал, что просто чудовищно, что в Средние века были сожжены тысячи ведьм — так много хорошей немецкой крови было глупо уничтожено. С этого плацдарма он начал нападать на католическую церковь и одновременно Кальвина; и прежде чем я вник во все это, он уже обсуждал испанскую инквизицию и сущностную природу первобытного христианства. Вдруг он сказал мне: «Кстати, что поделывает дорогой Франц фон Папен?» — и попросил меня включить в свой доклад Турцию, когда я буду отчитываться перед ним.

Так ужин проходил очень спокойно и приятно. Позже этим же вечером я поговорил с доктором Керстеном. Я встречался с ним за несколько месяцев до этого по предложению Гиммлера. Он был интересной и удивительной личностью. Благодаря ловкости его рук и, возможно, некоему магнетическому дару он мог добиваться поразительных результатов в лечении путем массажа нервов. Кончиками пальцев он чувствовал нервные узлы и путем манипуляций мог усиливать циркуляцию крови, таким образом восстанавливая всю нервную систему, и умел снимать головные боли и невралгию за несколько минут. Все военные годы он был, так сказать, тенью Гиммлера, так как Гиммлер верил в то, что без лечения Керстена он умер бы. Вероятно, лечебная система Керстена работала, потому что в конце Гиммлер стал полностью зависеть от него. Это, разумеется, дало доктору возможность оказывать немалое влияние на своего пациента.

Вера Гиммлера в способности Керстена была так велика, что он подверг всех жителей Третьего рейха, которых он считал значимыми фигурами, некоему тесту, который состоял в физическом осмотре доктором, так как Керстен утверждал, что путем своих манипуляций он мог уловить характер нервных реакций и нервную энергию любого человека, а по этому — судить о его интеллектуальных способностях. Однажды Гиммлер сказал мне, что Керстен описал ему меня как очень чувствительного человека, главными наклонностями которого является умственная работа. Я никогда не смогу командовать боевыми войсками — для этого требуется совершенно иной вид нервных реакций, но Керстен считал, что на своей нынешней должности я на своем месте, а мои интеллектуальные возможности позволяют мне претендовать на более высокие посты.

Керстен пришел к Гиммлеру, имея прекрасную репутацию; его представил Гиммлеру генеральный директор Немецкого калиевого синдиката — доктор Август Дим. Среди его пациентов были промышленники со всего мира и различные люди, занимавшие высокое положение, включая королеву Нидерландов Вильгельмину. С такой репутацией Керстену было нетрудно хорошо устроиться у Гиммлера.

Внешне это был толстый общительный человек весом почти 250 фунтов. Его массивные руки никогда не заставили бы никого заподозрить, что кончики его пальцев обладают особой чувствительностью. У него была одна вызывающая беспокойство особенность — необычное черное кольцо вокруг радужной оболочки его голубых глаз, которое временами придавало им удивительно пронзительный взгляд, как у рептилии. Он был самоучкой, который хорошо зарекомендовал себя благодаря своим исключительным талантам. Он был фанатичным охотником до выгодных сделок. Все, что можно было купить за сниженную цену, например дюжину наручных часов или зажигалок, он покупал. В целом он был добродушным и славным, хотя он и признавал, что ему часто трудно таким оставаться. У него было много врагов. Одни были его врагами, потому что завидовали ему; другие стали ими из-за его страсти к закулисным интригам, хотя он не умел ни извлекать выгоду из своих козней, ни предотвращать их запутывание. Некоторые даже подозревали его в том, что он является британским агентом. Однажды я спросил об этом Гиммлера. «Боже мой! — воскликнул он. — Этот толстяк? Он для этого слишком добродушен; он никогда не захочет причинить мне вред. Мы должны позволить ему проявлять немного эгоизма; все страдают от этого в той или иной форме. Если вы хотите провести расследование, что ж, это ваша работа; но постарайтесь не расстраивать его, если можете».

Керстен всегда знал, как лучше всего использовать Гиммлера себе на пользу, и умел выходить сухим из воды. Обычно вокруг него возникала большая путаница, так что невозможно был понять, что происходит. Но без поддержки Гиммлера Кальтенбруннер и Мюллер добились бы его гибели и гибели Лангбена в 1943 г. или самое позднее в 1944-м.

Но вернемся в тот августовский вечер 1942 г. После долгого разговора я был совершенно уверен, что Керстен не только согласился с моими идеями в отношении компромиссного мира, но и с воодушевлением их воспринял. Он полностью поддержал мои планы и согласился использовать все свое влияние на Гиммлера, чтобы подготовить для меня пути. Он уверил меня, что я могу пройти долгий путь с Гиммлером, который был обо мне высокого мнения! Наконец у моих планов появился первый активный сторонник.

Затем Керстен начал рассказывать мне о своих собственных затруднениях. Ему нужна была защита от враждебно настроенного к нему Мюллера, и я пообещал ему свою помощь. Когда я рано утром лег в постель, я не мог заснуть. Снова и снова мои мысли возвращались к вопросу о том, как убедить Гиммлера в правильности моих идей.

На следующее утро я был неожиданно вызван к Гиммлеру. Он планировал поехать в Винницу и перед отъездом хотел, чтобы я проинформировал его о текущем состоянии китайско-японских переговоров о компромиссе. Это заняло все утро. Я уже почти закончил свое краткое изложение вопроса, когда Гиммлер вдруг изменил тему разговора, сказал, что он рад, что я подружился с Керстеном, и попросил меня исправить и мои отношения с Лангбеном.

Мне показалось, что настал момент изложить ему то, что занимало все мои мысли. Гиммлер, вероятно, заметил, что мои мысли чем-то заняты, потому что он внезапно сказал: «Вы такой серьезный — вы себя плохо чувствуете?»

«Напротив, господин рейхсфюрер, — сказал я. — Лечение доктора Керстена сегодня хорошо взбодрило меня. Я знаю, как дорого ваше время, но самая важная часть моего доклада лежит не в моем портфеле — он сейчас почти пуст, — а в моей голове. Но я не хочу начинать, пока не буду