Тайна "немецкого золота" - Геннадий Соболев

20 декабря 1917 г.

В пять часов с минутами мы прибыли в Брест. На вокзале нас встретил начальник генерального штаба командующего Восточным фронтом, генерал Гофман, и около десяти человек его свиты, затем посол фон-Розенберг и Мерей со своим штатом. Я поздоровался с ними на перроне, а затем, когда мы все обменялись несколькими словами, Мерей вошел со мной в вагон, чтобы рассказать о событиях последних дней. В общем, Мерей считает положение довольно благоприятным и думает, что если не произойдет непредвиденных обстоятельств, то нам, может быть, удастся довольно скоро уехать отсюда с пальмовыми ветвями мира.

В шесть часов я поехал с визитом к генералу Гофману и узнал от него интересные подробности относительно психологии русских уполномоченных и существа перемирия, столь счастливо заключенного ими. Я вынес впечатление, что у генерала много знания дела, энергии, ловкости и спокойствия, а также и чисто прусской грубости и, что все эти свойства, взятые вместе, дали ему возможность склонить русских к очень благоприятному для нас перемирию, несмотря на все оказанное ими вначале сопротивление. Затем, как это и было условлено, через некоторое время пришел принц Леопольд Баварский, и у меня с ним был короткий незначительный разговор.

После этого мы пошли обедать. За столом присутствовало около сотни офицеров штаба командующего Восточным фронтом. Обед этот являл собой зрелище весьма достопримечательное. Председательствовал принц Баварский. Рядом с принцем сидел глава русской делегации — еврей, недавно возвращенный из Сибири, по имени Иоффе, а за ним генералы и остальные делегаты. Помимо вышеупомянутого Иоффе, самой любопытной фигурой делегации является зять русского министра иностранных дел Троцкого — Каменев. Он также выпущен из тюрьмы благодаря революции и теперь играет выдающуюся роль. Третьим лицом является госпожа Биценко, женщина, имеющая за собой богатое прошлое. Она жена мелкого чиновника, сама она смолоду примкнула к революционному движению. Двенадцать лет тому назад она убила генерала Сахарова, губернатора какой-то русской губернии, приговоренного социалистами к смерти за его энергичную деятельность. Она подошла к генералу с прошением, а под передником спрятала револьвер. Когда генерал стал читать прошение, она выпустила ему в живот четыре пули и убила его на месте. За это она попала в Сибирь, где и провела двенадцать лет, отчасти в одиночном заключении, а отчасти отбывая более мягкое наказание. Ее также освободила лишь революция. Эта замечательная женщина, научившаяся в Сибири французскому и немецкому настолько, что может читать, хотя и не говорить на этих языках, потому что не знает, как произносятся слова, является типичной представительницей русского более образованного пролетариата. Она необыкновенно тиха и замкнута; около губ у нее какая-то черточка, выражающая необыкновенную решительность; а глаза ее иногда вспыхивают страстным пламенем. Она, по-видимому, совершенно безразлична ко всему происходящему вокруг нее. Лишь когда речь заходит о великих принципах международной революции, она сразу пробуждается, весь облик ее меняется, и она напоминает хищного зверя, внезапно заметившего добычу и устремившегося на нее.

После обеда у меня было первое длинное совещание с господином Иоффе. Вся его теория основана на установлении во всем мире самоопределения народов, на самом широком базисе и на внушении этим народам начал любви. Иоффе не отрицает, что это движение, безусловно, вовлечет государства всего мира в гражданскую войну, но считает, что такая война, которая должна привести к осуществлению идеалов всего человечества, справедлива и достойна намеченной цели. Я ограничился тем, что сказал Иоффе, что ему следовало бы доказать на примере России, что большевизм действительно прокладывает путь к новой, счастливой эре, и что, когда ему удастся это сделать, идеи его завоюют мир. Но прежде, чем такое заключение будет подтверждено примером, Ленину едва ли удастся насильственно ввести весь мир в круг своих идей. Я сказал, что мы готовы заключить мир без аннексий и контрибуций и вполне согласны предоставить затем дальнейшее течение русских дел на усмотрение русского правительства. Мы также охотно готовы научиться чему-либо у России, и если русская революция возымеет успех, то она принудит Европу примкнуть к ее миросозерцанию, независимо от того, хотим ли мы этого или нет. Но подойти к таким теориям мы можем не иначе, как с величайшим скептицизмом, и я обращаю его внимание на то, что мы пока воздержимся от подражания русским теориям и категорически отвергаем всяческое вмешательство в наши внутренние дела. Если же он намерен и дальше настаивать на своем утопическом желании насаждения и у нас своих идей, то было бы лучше, если бы он уехал со следующим же поездом, потому что в таком случае мир все равно немыслим. Иоффе удивленно посмотрел на меня своими кроткими глазами и затем сказал мне дружеским, я бы сказал даже, просящим голосом, которого я никогда не забуду: «Я все-таки надеюсь, что нам удастся вызвать у вас революцию».

В этом-то я и сам уверен, и без милостивой поддержки Иоффе — об этом позаботятся все народы за себя, — если Антанта останется непреклонной и будет и впредь отказывать в уравнении в правах.

Удивительные люди — эти большевики. Они говорят о свободе и общем примирении, о мире и согласии, а при этом они, по-видимому, сами жесточайшие тираны, каких не видел мир — буржуазию они попросту вырезывают, а единственными их аргументами являются пулеметы и виселица. Сегодняшний разговор с Иоффе показал мне, что эти люди не честны, и что лицемерие их превышает все, в чем обыкновенно упрекают профессиональных дипломатов, — потому что так угнетать буржуазию и в то же время говорить о свободе, которая должна принести счастье всему человечеству — есть не что иное, как ложь.

21 декабря 1917 г.

В двенадцать часов я со всем своим штатом поехал завтракать к принцу Баварскому. Он живет в небольшом замке, куда мы доехали на автомобиле в полчаса. Он, по-видимому, очень занят военными вопросами и уделяет много времени службе.

Первую ночь я провел в моем поезде, а теперь, пока мы завтракали, наши слуги перенесли багаж в нашу новую квартиру. Мы живем в небольшом домике, вместе со всем австро-венгерским штатом, рядом с офицерским собранием, и окруженные всем комфортом, который только можно пожелать. Весь день я проработал со своим штатом, а вечером пришли делегаты всех наших трех союзников. У меня тут же было первое совещание с глазу на глаз с Кюльманом. Я тотчас же положительно установил, что русские без всякого сомнения выставят предложение общего мира и что мы должны его принять. Кюльман наполовину согласен со мной; разумеется формула будет гласить: «никто не должен требовать ни аннексий, ни контрибуций» — если Антанта на это пойдет, то все это ужасное страдание прекратится. Но, к сожалению, это маловероятно.

22 декабря 1917 г.

Утро было посвящено теме, затронутой на первом совещании союзников, причем были точно закреплены принципы, отмеченные вчера Кюльманом и обсужденные вместе с ним. Днем имело место первое пленарное заседание, открытое принцем Баварским. Затем председательствовал Кюльман. Было постановлено, что председательствовать будут представители всех держав, очередь которых будет зафиксирована по латинскому алфавиту, то есть Allemande, Austriche и т. д. Д-р Кюльман просил Иоффе развить принципы, которые, по его мнению, должны лечь в основу будущего мира, и русский делегат тут же указал на шесть основных директив, уже приведенных в печати. Мы приняли его предложение к сведению и заявили, что постараемся дать ответ как можно скорее, немедленно после окончания частного совещания между нами. Таково было первое краткое заседание мирного конгресса.