Александр Македонский - Поль Фор

Ограничимся тем, чтобы просто их перечислить. Вначале артиллерия, которая использовалась как в чистом поле, так и на реках и даже на море, а также при ведении осад. Мы вернемся к этому роду войск, когда будем говорить о военной технике. Далее инженерный корпус, призванный строить машины, мосты, разборные суда. Затем — обоз, насчитывавший от трех до четырех тысяч повозок, которые везли, вместе с оружием и багажом, множество снабженцев, торговцев, художников, проституток, рабов… Наконец, медицинская служба с ее многочисленными врачами, интендантство, касса, служба разведки со своими переводчиками, перебежчиками и двойными агентами, почта со своей цензурой, бематисты, или землемеры, исчислявшие пройденные или оставшиеся расстояния, прорицатели, ученые, на которых была возложена задача исследовать или преподавать, скульпторы и портретисты…

После 330 года составу этой армии с преобладанием в недавнем прошлом македонян суждено было решительно перемениться. С осени 334 года, после осады Галикарнаса, Клеандра, сына Полемократа, направили на Пелопоннес, а Койна, его брата, — в Пеллу, с тем чтобы они навербовали новые войска. После двух лет вербовки Клеандр привел к Тиру 4 тысячи греческих наемников. Незадолго перед этим фаланга расширилась с 9 до 12 тысяч солдат, распределенных по шести полкам, или таксисам (taxeis). В Персеполе она насчитывала 10500 пехотинцев, распределенных по семи таксисам в 1500 человек каждый. По мере того как командование демобилизовывало греческих союзников, фессалийских кавалеристов, македонских ветеранов, по мере того как бойцы убывали в результате сражений и изнурительных маршей, армия прямо на месте вербовала в свои ряды туземцев. При вступлении в Индию весной 327 года в ней насчитывалось 120 тысяч человек (Плутарх «Александр», 66, 4–5; Курций Руф, VIII, 5, 4; Арриан «Об Индии», 19, 5), на три четверти это были азиаты. Восемь прежних эскадронов тяжелой кавалерии стали теперь, по персидскому образцу, восемью гиппархиями, своего рода полками, разделенными каждый на два подразделения, в которые входили, наряду с македонянами, кавалеристы какого угодно происхождения. Наряду с легкой европейской кавалерией были созданы части метателей дротиков и конных лучников на скифский или иранский манер. В 324 году в Сузах персидские аристократы были зачислены в состав товарищей царя. Тогда же, после увольнения ветеранов, была создана смешанная фаланга, специальный корпус, укрепленный македонскими пикинерами. В качестве телохранителей царь избрал тысячу яблоконосцев. На момент смерти Александра в июне 323 года на четыре македонянина насчитывалось 12 персов. Теперь армия — со своими подразделениями боевых слонов, обозами из верблюдов и конными лучниками, а также по включении в свой состав 30 тысяч молодых людей из восточных сатрапий — сильно смахивала на армию побежденного Дария и уж во всяком случае очень сильно отличалась от того всесокрушающего орудия, которое было выковано Филиппом и его старыми полководцами.

Здесь самое место задаться вопросом, не обстояло ли дело в действительности таким образом, что не столько Александр, этот «пастырь мужей», как называет Агамемнона во время Троянской войны Гомер, направлял движение собственного войска, сколько оно, это войско, вело его, тащило и подталкивало, так что Александра можно уподобить пастуху, которого стадо неизменно увлекает туда, где намеревается пастись. Вовсе не желая строить умозрительные гипотезы о том, что могло бы произойти, если бы Александр смог довести до исполнения свои последние планы: вторгнуться на Аравийский полуостров, обогнуть его, напасть на Карфаген и уничтожить его империю в Испании и т. д., констатируем лишь, что в царской армии в Вавилоне насчитывалось не более 5 или 6 тысяч македонских пехотинцев, которых Александр удерживал на службе против воли, так что они без конца язвили на его счет, от 500 до 600 щитоносцев македонской гвардии и 2 тысячи товарищей царя из конной гвардии, которые прилагали усилия к тому, чтобы откромсать себе в Азии кусок царского пирога. Однако стоило исчезнуть пастырю, как войско разделилось, увлекая за собой других пастырей — в Месопотамию, во Фракию, в Египет…

Уже с июля 330 года сплоченность была лишь внешней, а после бедственного отступления из Гедросии ее не существовало. Без тех десяти тысяч македонян, которых отказался прислать Антипатр, Александр был ни на что уже не способен. Точно так же он не был бы в состоянии что бы то ни было сделать, если бы при выступлении в поход в 334 году не имел подле себя полководцев Филиппа — Антипатра, Калланта и Пармениона, которые его поддерживали, направляли или удерживали. Про последнего, предательски казненного Александром в его резиденции в Экбатане после шести лет службы не за страх, а за совесть, можно сказать, что именно он сделал возможным переправу войск в Азию. Ведь это Парменион по приказанию Филиппа начиная с 336 года отвоевал надежный плацдарм в Малой Азии, это ему удалось за несколько месяцев (ноябрь 335 г. — март 334 г.) сконцентрировать в Амфиполе сухопутные и военно-морские силы Македонии и Греческого союза, что можно расценить как настоящий подвиг, принимая во внимание то, как неохотно шли на это греки и насколько затруднены были тогда все коммуникации. Этот прирожденный администратор, строгий, методичный, цепкий, влюбленный в дисциплину и порядок, обеспечил своего склонного к авантюрам царя основными ресурсами для ведения войны, захватывая для него после всякой победы провиант и деньги неприятеля: вначале в Даскилии, а затем последовательно в Сардах, Дамаске и Персеполе. Это Парменион позволил армии, которая оказалась отрезана в Малой Азии, стойко держаться вплоть до смерти Мемнона в мае 333 года. Это он дал возможность кавалерии и фалангистам опрокинуть левый фланг и центр неприятеля на равнине Исса в ноябре 333 года, между тем как сам он сдерживал натиск персов на их правом крыле. По пути от Дамаска до Иерусалима он принял изъявления покорности от всех местных властей. И если драгоценный греческий обоз, вместе с пленниками и семейством Дария, был спасен, то именно благодаря Пармениону, который сделал все соответствующие распоряжения и 1 октября 331 года при Гавгамелах разбудил заснувшего Александра.

Современные историки были слишком строги или презрительны к этому «старичью». Пусть у них не было блеска и дерзости Александра и его юных друзей, зато они обладали тем, чего недоставало новым полководцам, прошедшим выучку у азиатов в 10 тысячах километров от своих пенатов. «Старейшие среди македонян, которые по возрасту не принимали участия в сражениях, бывшие в походах с Филиппом и победившие во многих битвах, в силу обстоятельств были вновь призваны к проявлению доблести. Смекалкой и военным опытом они намного превосходили других» (Диодор, XVII, 27, 1–2). Последние ветераны-офицеры погибли вместе с Андромахом и Менедемом в долине Зеравшана в октябре 329 года.

Потомство потешалось над претензиями грубияна Каллисфена, племянника Аристотеля, который заявлял во вступлении к своей «Истории походов Александра», что слава Завоевателя держалась не на его подвигах, но на посвященном им рассказе, «и что причастность Александра к божеству была связана не с теми выдумками, которые распространяла об этом Олимпиада, но с тем, что он, Каллисфен, описал Александра и сделал это достоянием людей» (Арриан, IV, 10, 2). Надо полагать, он вовсе не заблуждался, поскольку историки, которые следовали за ним, от Клитарха до Псевдо-Каллисфена, автора «Романа об Александре», принимали за чистую монету все, что рассказывал Каллисфен о подвигах Александра при Гранике, Иссе и Гавгамелах, а также об «откровениях» святилища Амона в Сиве. Возможно даже, что наш историограф, упомянутый в качестве секретаря (επιστολογράφος букв. «письмоводитель») Александра в одной относящейся ко II веку до н. э. надписи из Тавромения, участвовал в составлении официальных реляций и отчетов регенту Антипатру вплоть до самой своей опалы в 327 году. Изданное в том же году в Дельфах постановление амфиктионов, среди которых первенствовали тогда македоняне, содержало распоряжение о том, чтобы выставить составленный Аристотелем и Каллисфеном список победителей Пифийских игр, а также были приобретены золотые венки для царицы Олимпиады, матери Александра (Fouilles de Delphes, Epigraphie, III, 1, 400 и III, 5, № 58).