Тень твоего поцелуя - Джейн Фэйзер

Зато заметил Лайонел и, когда они добрались до трапа, с ужасом посмотрел на багровую дорожку.

– Должно быть, твои ступни изодраны в клочья.

– Должно быть! – радостно согласилась она. – Ничего, заживут.

Лайонел только головой покачал. Не знай он Пиппу лучше, вообразил бы, что она опрокинула несколько кружек крепкого эля. Пиппа ответила ангельской улыбкой, и он снова оглушительно рассмеялся, поражаясь контрасту между ясными, сияющими зеленовато-карими глазами и грязным лицом, обрамленным спутанной сальной массой ее локонов цвета корицы. Не выдержав, он стиснул ее здоровой рукой. Пиппа положила голову ему на грудь.

– Нам столько нужно сказать друг другу, – прошептала она, снова став серьезной. – Слишком много времени потрачено в гневе и обидах.

Она словно очистилась от накопившейся горечи, разъедавшей душу и растаявшей в этом диком взрыве почти животной ярости. Палящий жар страха и бешенства каким-то образом выжег эту горечь. Теперь она обрела способность видеть ясно, и ее дух снова ожил, как плодородная земля, согретая весенним солнышком.

Он молча гладил ее по голове, инстинктивно понимая, что сейчас не время для слов. Потом осторожно разжал объятия и подтолкнул ее к трапу.

Пиппа оглядела маленькую, но уютную капитанскую каюту.

– Как здесь чисто, – вздохнула она. – И до чего же умно придумано – убрать койку в стену. Не занимает лишнего места.

– Немедленно сбрось эти мерзкие лохмотья, – скомандовал он, зубами завязав шарф вокруг раны, прежде чем поднять большое деревянное ведро с крышкой. – Здесь полно воды. Именно это я тебе и обещал, насколько припоминаю.

– Позволь мне сначала промыть и перевязать твою руку, – пробормотала Пиппа, шаря в одном из сундучков, привинченных к фальшборту.

– Это может подождать. Рана неглубокая, и кость не задета. Сначала нужно тебя искупать и осмотреть ноги. Потом настанет моя очередь.

Он поставил посреди комнаты круглую деревянную лохань.

– Снимай эту грязную рвань и вставай сюда.

– Хочешь сказать, – медленно выговорила Пиппа, – что мы наконец останемся обнаженными?

– Да, но с чисто практическими целями, – ухмыльнулся он. – Помочь тебе с одеждой?

– Я, наверное, смогу это сделать куда быстрее, поскольку у тебя действует только одна рука.

Она мигом сорвала с себя одежду и неожиданно смутилась, стоя под качающимся фонарем, свисавшим с потолка.

Лайонел медленно обвел ее ласкающим взглядом и кивком головы показал на лохань.

Пиппа ступила через край и зажмурилась, когда на голову хлынули теплые струи. Потом Лайонел принялся за работу. Его теплые руки, казалось, были повсюду одновременно: втирали мыло в ее волосы, кожу, задерживались на грудях, так что соски превратились в твердые горошинки, скользили между бедрами, вызывая тихий стон наслаждения. Он встал на колени, чтобы оттереть ее ноги, осторожно обходя царапины. Но Пиппа все равно съежилась: ожившее тело снова было подвластно ощущениям, одновременно болезненным и приятным.

Лайонел снова поднял ведро.

– Не открывай глаз, – приказал он, вновь окатив ее, и Пиппа слабо запротестовала, что для него воды не хватит. – Вот и все. Выходи.

Он завернул ее в полотняное полотенце и усадил на низкий табурет.

– Наклонись, и я вытру тебе волосы.

Пиппа прислонилась лбом к его коленям, пока он трудился над ее волосами.

– Одежда, – пробормотала она. – У меня нет ничего.

– А я думал, что ты желаешь покончить с этими обременительными мелочами, – усмехнулся он, продолжая энергично орудовать полотенцем.

– Но не могу же я выйти на палубу в чем мать родила, – резонно заметила она.

– Верно. Правда, пока нам некуда идти. Пройдет не меньше часа, прежде чем мы увидим Луизу и Робина, – объяснил Лайонел, отбрасывая полотенце. – Ну вот, они слишком густые, но я сделал все, что мог.

Пиппа встряхнула волосами, рассыпавшимися по плечам и спине. До чего же чудесно пахнет! Влажные, зато чистые!

Уже не стесняясь, она освободилась от второго полотенца и встала.

– Ваша очередь, сэр, – пропела она, потянувшись к его поясу, и стала мыть Лайонела так же тщательно, как он – се. Руки то и дело задерживались на самых интимных местах, доставляя ему несказанное удовольствие. Под ее пальцами мужское достоинство гордо поднялось и затвердело. Пиппа тихо рассмеялась над Лайонелом, который стоял с закрытыми глазами, упершись кулаками в бедра.

– Ты настоящий паша в гареме, – упрекнула она, вставая на носочки, чтобы поцеловать его в губы. – Чего еще желает мой повелитель?

– Сначала полотенце! – величественно произнес он.

Пиппа игриво бросила в него полотенце и уселась на табурет, наблюдая, как он вытирается. Вид его нагого тела возбуждал ее. Он был так худ, почти костляв, ни унции жира, только мышцы и сухожилия. И несмотря на разгоравшееся желание, она была готова подождать, наслаждаясь предвкушением. Как только Луиза и Робин благополучно окажутся на борту, можно спокойно задвинуть засов на двери каюты и не выходить, пока впереди не покажется французское побережье.

Она порывисто облизала губы бессознательно-сладострастным движением, и у Лайонела перехватило дыхание.

• – Знаешь, может, тебе и в самом деле следовало бы что-то надеть, – пробормотал он нетвердым голосом.

– Ты прав. Но что? – едва не заплакала Пиппа, беспомощно протягивая ему руки.

Лайонел обернул полотенцем чресла и босиком пошлепал к фальшборту.

– Малколм должен был снабдить нас всем, что понадобится в дороге, – заверил он, вручая ей рубашку, нижние юбки и простое платье из светло-зеленого полотна. – Ни фижм, ни капюшона. Зато есть вот что. – Он протянул Пиппе вышитую шаль и простые лайковые туфельки.

– Чего еще требовать! Ты, похоже, предусмотрел все! – воскликнула Пиппа, накидывая сорочку.

– Это тебя удивляет? Какое разочарование! Я думал, ты меня лучше знаешь, – пожаловался Лайонел, открывая еще один сундучок, в котором лежала его одежда.

– Да нет, не очень, – засмеялась Пиппа, расправляя юбки. – Но прежде чем ты наденешь рубашку, я перевяжу тебе рану. В сундучке я видела гамамелис и бинты.

Лайонел позволил ей промыть и перевязать рану, предварительно посыпав ее гамамелисом. Е-е волосы то и дело падали на лоб, и он лениво перебирал невысохшие локоны, проводя пальцем по шее, поражаясь ее изяществу, и тугим раковинкам ушей.

– Я чувствую, что заново открываю тебя, – пораженно прошептал он. – Будто не знал тебя раньше, не ведал, что это такое: любить и желать тебя.

– Я тоже это чувствую. Но не испытываю никакого нетерпения. Наоборот, будто знаю, что мы должны подождать, пока все не уладится так, как должно быть.