Сильные. Книга 1. Пленник железной горы - Генри Лайон Олди

И силой нагнул Эсеха перед моим братом.

Это он зря. Честное слово, зря.

– Повтори, – велел дядя Сарын.

– Время горит в звёздах, – с покорностью вола, бредущего на убой, начал я. – В конце концов, если звезды зажигают…

Я уже язык стесал до корня, повторяя ему слова кузнецовой жены. В доме, на крыльце, в конюшне, куда мы ходили смотреть вороного; у окна кухни, на скамейке, расчищенной от снега. Скамейка нравилась дяде Сарыну. Иначе она вряд ли удостоилась бы чести слушать сказку про время и звезды два раза подряд.

– Ученые улусники заменили звезду человеком. Они погрузили его в длительный сон, подключили к системе жизнеобеспечения и пустили время через него. А что это за штука – система жизнеобеспечения?

Дядя Сарын отмахнулся:

– Ерунда. Тебе неинтересно.

– Интересно! – возмутился я.

Ох, что-то я делаюсь похожим на Уота. Надо усыхать почаще.

– Допуск, – задумчиво бормотал Сарын-тойон. Судя по его лицу, мысли дядю Сарына посетили не слишком приятные. – У Кындаланы[58]допуск категории «А7». На две позиции выше моего. Меня могли и не посвятить в подробности…

– Допуск? Это вроде пропуска на Первое небо?

– Вроде. Считай, у меня пропуск медный, а у Кындаланы – золотой. Мне – один конь, ей – четверть табуна. Значит, взяли человека? Пустили время через него? Такая идея рассматривалась на ученом совете. Привлечь объект с расстройствами аутического спектра, получить согласие родственников, погрузить в медикаментозную кому, оформить как эксперимент по нетрадиционному лечению… Эксперимент запретили, как антигуманный и противозаконный. Я голосовал за запрет, и твой папа, и Арсан Дуолай… Много кто. Кстати, Кындалана тоже. Интересно, она уже тогда знала, что голосование – фикция? Отвод глаз?! Сэркен, хитрая лиса, воздержался…

Я молчал. Когда ничего не понимаешь, лучше молчать.

– Она не говорила про зеркало? – очнулся Сарын-тойон.

– Тебе это неинтересно, – огрызнулся я. Если вы не знали, так я очень мстительный. – Что за штука зеркало?

– Вроде речки.

– В зеркале купаются? Из зеркала пьют?

– В зеркало смотрят. Я имею в виду спокойную летнюю речку. Ты, дружок, смотришься в воду и видишь свое отражение. Говорила или нет?

– Про речку? Нет.

– Про зеркало, балбес! Вот такое, кручёное…

В руках дядя Сарын держал тонко выделанный кусок жеребячьей шкуры. Раз, два, три, и он свернул из шкуры престранный колпак. Если взять мягкое яйцо с отрезанным кончиком, да перекрутить вихрем… Нет, не объясню. Могу только показать.

Помните нашу первую ночь с Нюргуном? Ну, в доме, в спальне? Он стоял, а я лежал и видел сон про железную гору. Железо было бледно-серебристым, а гора – скрученной по ходу солнца, как березовая стружка. Нюргун стоял у стены, напротив ложа, а во сне он, пленник оси миров, прятался во чреве горы. Между колпаком из шкуры и изуродованной горой было мало общего. Уж не знаю, зачем я вообще об этом рассказываю.

– Зеркало Козырева[59], – Сарын смотрел на меня едва ли не с мольбой. – Только не из шкуры, а из алюминия. Вокруг спящего человека, через которого пустили ток времени. Может быть, ты слышал от Кындаланы что-то насчет зеркала?

«Алюминиевое покрытие, – вспомнил я слова дяди Сарына, произнесенные в бреду. Он тогда лежал пластом, выдернув Нюргуна из беспробудного сна, и все шептал запекшимися губами: – Алюминиевое покрытие является превосходным отражателем не только света, но и времени…»

– Сказка, – я пожал плечами. – Это всего лишь сказка. Чего ты распереживался?

Если по правде, мне было обидно. Из всей повести о наших приключениях дядю Сарына главным образом заинтересовала сказка глупой кузнечихи. Да, он порадовался выздоровлению Нюргуна, но едва я дошел до беседы с кузнецовой женой, как для Сарын-тойона больше ничего не осталось. Он слушал вполуха, думал о своем и все порывался вернуть меня к назойливой, скучной, ни капельки не увлекательной сказке. Нюргун таскался за нами хвостом – вот и сейчас мой брат в пяти шагах от скамейки играл в снежки, сбивая сосульки с карниза крыши, а дядя Сарын пялился на него, словно хотел взглядом просверлить в Нюргуне дырку.

– Объект с расстройствами аутического спектра, – бурчал Сарын-тойон. – Согласие родственников. Медикаментозная кома. Рабочая камера хронодвигателя. Должно быть зеркало! Должно, гори оно синим пламенем…

Он завертел головой, озираясь по сторонам. Наверное, искал злополучное зеркало. Я представил, как мы все сидим в кручёном яйце, словно птенцы в скорлупе, и захихикал.

– Хватит, – собрав решимость в кулак, заявил я. – Слушай дальше и не перебивай. Я тебе самого главного не рассказал.

– Главное? Уже рассказал.

– Ага, размечтался! Так вот, на следующий день адьяраи уехали. С рассветом, в рань ранющую. Мы встали, а их нет…

Я обождал, пока до смурного дяди Сарына дойдет, что значит для нас с Нюргуном простое словечко «встали».

– Их-то нет, зато есть кое-кто другой…

* * *

Проснулись мы поздно. Верней, это я проснулся поздно – Нюргун до утра простоял столбом возле своей лавки с колесиками. Чудесно, подумал я, зевая. Лучше лучшего! Пусть стоит сколько хочет! Зевота выворачивала рот наизнанку. Спалось мне плохо. Кузня всю ночь гремела-грохотала: мастер Кытай перековывал скакунов. Вороной один раз заржал, змея я вообще не слышал.

– Собирай пожитки, – велел я Нюргуну. – Пора и честь знать.

Он кивнул.

– До́ма нас, небось, заждались, а?

Ранний отъезд Уота с Эсехом меня, скажу честно, обрадовал. Не больно-то и хотелось видеться с ними после вчерашнего. И вот, значит, открываем мы дверь конюшни, глядим: конь…

Конь!

Ну да, в конюшне и должны быть кони. Кто ж еще? Серый, знаете ли, конёк, со стальным отливом. Перекованный. Знакомый-презнакомый. Рядом в стойле – еще один, гнедой, только мне его разглядеть не дали. Из Кузни раздался такой отчаянный визг, что я аж подпрыгнул.

– Айакка-дьойокко[60]!!!

Сперва я решил, что кузнец вороного недоковал. А потом узнал голос и похолодел.