Леди GUN - Владимир Вера

Три «БМВ-525» без номеров затормозили у входа в аэропорт. Гафур и остальные бандиты запрыгнули в машины, автомобили со скрипом сорвались с мест и умчались прочь с бешеной скоростью.

Милиционеры, до этого робко выглядывавшие из всевозможных засад и закутков, теперь деловито засуетились, жестикулируя и ругаясь. Ахмедхан все видел. В его темно-карих глазах застыл ужас. Чудовищное предательство вывернуло его душу наизнанку. Как Аллах мог допустить такое? Долго не думая, он подбежал к ближайшей машине.

– Вылезай отсюда! – угрожая пистолетом, приказал он водителю. Тот мгновенно подчинился. Ахмедхан сел за руль и отправился в погоню, давя на педаль акселератора изо всех сил.

Гафур сидел в головной машине. Когда на перекрестке кортеж разъехался в разные стороны, Ахмедхан точно знал, кого преследовать. Он сидел на хвосте «БМВ» до проспекта Вернадского на приличном удалении, чтобы не быть обнаруженным. На улице Новаторов «БМВ» свернул к какому-то офису и притормозил возле входа. Ахмедхан остановился в двухстах метрах от него. Он не мог без толку рисковать, ведь Гафур должен получить по заслугам. Перед Ахмедханом теперь отчетливо рисовались контуры великой миссии, вне всяких сомнений, ее исполнение возлагалось на него. На мраморном крылечке Гафура встретил худой, полинявший от времени бритоголовый человек с обвисшими под глазами мешками. Ахмедхан притаился и стал наблюдать за ними.

Крот и Гафур обменялись рукопожатиями.

– Хорошо сработали, без потерь… – выразил свое удовольствие вор. Гафур в ответ многозначительно кивнул.

– Не хочешь пойти погулять в парке? – предложил Крот. – Подышим свежим воздухом на пруду, а то здесь душновато. Заодно кое-что обсудим.

– Не мешало бы, – согласился Гафур.

Они медленно пошли к парку, за ними неотвязной гурьбой следовала охрана.

– Мне тут сообщили, что этот пройдоха Маршал тебя на тридцатник наказал. Правда? – как заядлый дружбан спросил вор.

– А что с этим поделаешь… – проворчал Гафур, самолюбие которого было задето. – Я засек его мульку – заклад в рукаве, но ты же его покрыл.

– Да… – вздохнул с видимым сожалением вор. – Маршал – это тебе не гонщик или майданщик вокзальный. Мастак знатный. Ты бы с самого начала на его пальцы глянул – он для пущей чувствительности верхний слой кожи-то срезал. Я бы сразу его раскусил – червонный валет. Я бы с таким за один стол не сел, разве что в чечево или в мавританский бридж. Здесь мне равных нет, у меня свои мультики имеются.

– Тебе сам бог велел, у тебя ходок, как карт в колоде.

– Ну, ты загнул. Вот что, я Маршала с пробега снимать не буду. Пусть трудится. Он мне в общак в прошлом году пол-лимона зеленых скинул и Сицилийцу покойному стольник. А то, что он у тебя выкатил, вернем.

Гафур покраснел от неожиданности. Не «замолаживал» ли его вор?

– Да, это чтоб знали, что ты не та фигура, которую разводить позволено, – добавил Крот. – Тебе это сейчас не помешает. Тебе сейчас предстоит в своей «семье», среди казанских, порядок наводить.

С этими словами трудно было не согласиться. Единственное, что настораживало, – так это трепетная, чуть ли не отеческая забота папы о будущем своего бывшего, а может быть, и настоящего врага.

Чутье не подводило Гафура. Тактику умасливания потенциальной жертвы придумали задолго до нашей эры. Примерно так же ласково и убаюкивающе вели себя сицилийские мафиози с влиятельными собратьями, нарушившими обет молчания и осужденными на смерть. Мало кому удалось избежать смерти, разве что Джо Валаччи – стукачу номер один, сдавшему большому жюри присяжных коза ностра… Однако сердце Камалова забилось не вследствие его особого чутья на хитрость. В случае с шулером Маршалом интуиция оказалась запоздалой. Сердце Гафура, обладающего сильнейшим биополем, роднившим его со зверем, участило биение в предчувствии более страшного сюрприза – близкого конца…

Что касается Крота, то его мысленные конфигурации в данную секунду заглушили привычную чуйку матерого зэка. А ведь коса смерти взметнулась над ними обоими.

Две собаки, одна редкой породы чау-чау, другая доберман, ни с того ни с сего залаяли на густой кустарник неподалеку от лужайки, излюбленного места выгуливания четвероногих друзей человека. Гафур и Крот обратили внимание на собачью нервозность, и оба приняли ее на свой счет. На самом деле собакам не было никакого дела до бандитских стрелок, животные чувствовали реальную угрозу для себя, которая исходила из высоких зарослей кустарника, своим особым нюхом.

В кустах затаился Ахмедхан, опоясанный взрывчаткой. Когда он выпрыгнул из кустов и оказался на расстоянии локтя от Гафура и Крота, в его глазах светилось счастье и ненависть одновременно. Авторитеты опешили. Пока охрана, находившаяся метрах в пятнадцати, целилась в Ахмедхана, тот успел плюнуть в лицо Гафуру и произнести:

– Меч Аллаха карает нечестивцев!!!

Взрыв разорвал всех троих мощной силой в тысячи атмосфер. Не повезло владельцу добермана, пришлось ему похоронить своего кобеля-призера, высунувшего любопытную морду из кустов в момент трагической кульминации. А вот фиолетово-бурой сучке чау-чау, наоборот, выпал счастливый билет, зря она так неистово переживала, отделалась легким испугом, и еще вот что: сменила хозяина, которому ударной волной оторвало голову. Ничего не поделаешь, Лайма, потоскуешь чуток, а потом будешь ластиться к новому владельцу.

* * *

Этот человек ходил с тростью, он хромал. Долгие месяцы самого квалифицированного лечения сначала в Измире, затем в Анкаре и Франкфурте дали свои плоды. Со столь тяжелыми ранениями в обе ноги человек имел все шансы сделаться безногим калекой, но и при таком исходе он сам по себе оставался бы самым значительным фактором в пользу войны в Чечне, террора и тотального контроля за чеченскими группировками.

После самоотверженной борьбы лучших турецких и немецких докторов, после многочисленных блокад, сопровождавшихся многократными нескончаемыми болезненными инъекциями в область паха, шаг за шагом врачи душили некроз, приживляли на место раны плаценту с других участков кожи. Они победили. Больной встал на ноги. Произошло это спустя шесть месяцев, после того как реактивный снаряд установки «Град» федеральных сил разорвался в резиденции подпольного эмирата.

Беспокоила также сильная контузия. Иногда целыми днями напролет голова трещала по швам, будто мозгам было тесно в твердой черепной коробке. Ему хотелось шарахнуть по ней чем-нибудь тяжелым, чтобы не мучиться, казалось, что, стукни по ней молотком, ничего страшного не произойдет, совсем наоборот, наступит облегчение – расколотые части черепа аккуратно вскроются и рвущиеся наружу мозги выплеснутся оттуда брызжущим фонтаном.

В такие моменты он, бывало, не узнавал даже близких людей. Единственный человек, кому не грозило быть забытым, Яраги Усманов, его сила и опора, утверждал, что их предали. Что Абу Хамзатов затеял собственную игру и не признает больше эмира. Что пока Хамзатов жив, им грозит опасность. Власть в Грозном при попустительстве Хамзатова или прямом сговоре с ним заняли люди из враждебного родового тейпа. Эти гудермесские головорезы даже в начале девяностых, годы расцвета клана, не признавали его лидерство.