В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945 - Юрий Владимиров

В «дни повышенной добычи» собирали в шахте и снаружи ее почти всех служащих и инженерно-технических работников, обычно занятых своим делом в шахтоуправлении или непосредственно на шахте, вручали им различный инструмент и ставили их в помощь забойщикам, проходчикам и рабочим других специальностей. Некоторых хороших специалистов-шахтеров, для которых этот день выдался выходным, вовсе лишали его и давали позже за это отгул в обычные рабочие дни. В «дни повышенной добычи» особенно часто мелькали среди простых рабочих, «показывая им пример», секретарь партийной организации, заведующий шахтой и ее главный инженер – средних лет небольшого роста мужчина, от которого я вообще не слышал ни одного слова, так как он при народе почти всегда молчал.

Игнорировались в тот день многие, даже самые простые правила техники безопасности. Например, однажды меня, бурильщика, «попросили и уговорили» работать без специальных резиновых перчаток на руках, что было для меня смертельно опасно из-за возможного удара электротоком высокого напряжения. В результате проведения «дней повышенной добычи» начальству действительно удавалось выполнить и перевыполнить установленные плановые задания и получать за это себе соответствующие премии. Но чего это только стоило рядовым шахтерам и служащим?..

Между тем процесс фильтрации нас – бывших пленных – в поселке еще продолжался. В связи с этим некоторых товарищей из них несколько раз вызывали в особую комнату в одном из двух общежитий, где соответствующие лица проводили с ними некоторые уточнения по вопросам их немецкого плена. Но кто конкретно такой работой занимался, я не знаю, так как меня не вызывали.

Кроме того, в той же комнате дали постоянное место работы двум нашим солидным и грамотным коллегам с воинским званием старшины, которых назначили старшими для всех бывших пленных, находящихся в поселке. Этим старшим поручили вести дела, относящиеся только к их коллегам, не касаясь производственных вопросов. Так, они осенью 1945 года помогли работникам Свердловского райвоенкомата подготовить с наших слов и выдать нам временные военные билеты, в результате чего мы стали считаться демобилизованными из армии. Затем в мае следующего года помогли паспортному столу районного отдела милиции получить каждому из нас временное удостоверение личности, заменяющее паспорт. Они же к первой годовщине Дня Победы 9 мая по предложению работников райвоенкомата, с которыми часто общались по работе, представили себя и еще несколько своих близких друзей к получению медали «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов». И получили эту медаль, несмотря на то что тоже, как и почти все работающие в шахте, были в плену у немцев. (Я же получил эту медаль только в 1956 году в Москве.)

Наступил октябрь, в котором наша смена стала дневной. Около 5-го числа получили окончательную зарплату – «подсчет» за прошедший месяц, и она у меня составила около 500 рублей, что было не меньше, чем у крепильщиков. На эти деньги я прожил, не голодая, до третьей декады октября, когда последовала выдача очередного аванса в той же сумме.

У всех нас деньги расходовались только на питание, которое в основном организовывали себе в своем же общежитии, и на курево – в основном махорку. Но все же главной пищей служил черный хлеб, приобретаемый ежедневно в шахтном буфете в количестве 1,1 килограмма, как это тогда было положено в Донбассе для шахтеров. Почти никто не употреблял спиртные напитки, в качестве которых мог быть у нас в это время лишь самогон.

В выходные дни и в рабочие дни вечерами, после ужина, многие из нас выходили побродить вокруг и заодно побеседовать с местными жителями. Это были главным образом женщины, проживавшие в домиках рядом с общежитием и дальше его в хатах напротив за очень редко используемой тогда железной дорогой. Взрослые женщины почти все были вдовами, у которых мужья умерли еще молодыми от силикоза, погибли в шахте от несчастного случая или сложили головы на фронте, оставив кучу детей. Жили они на жалкие пенсии и пособия от государства, продукты со своих огородов и крошечных земельных участков на поле или зарплату одного из членов семьи, работавшего на шахте.

Были и девушки, часть которых во время оккупации данной местности немцами были увезены в Германию, а сейчас вернулись и пока не решались после чистой в основном работы у немцев устроиться дома на грязную работу на шахте, и особенно под землей. Другой работы, как на шахте или лишь за жалкие трудодни в соседнем колхозе в деревне Матвеевка, для них не было, если они не имели специального образования, чтобы найти себе место в какой-либо конторе, школе или больнице поселка. Не могли работать они и в магазинах поблизости, так как устроиться в них было чрезвычайно сложно. И приходилось им жить за счет других членов семьи. Но в это же время на нашей шахте, как снаружи, так и внутри ее, из-за нехватки местной рабочей силы наряду с нею трудились, как я уже отмечал, мобилизованные издалека девушки и другие молодые женщины.

В тот октябрь (и позже) в выходные дни при хорошей погоде, уходя из общежития, я надевал на себя «парадную» одежду – темно-коричневый пиджак без лацканов и серые шерстяные брюки и пока «приличные» ботинки. В один из таких дней после домашнего завтрака я вышел из общежития и неожиданно впервые увидел сидящей на скамейке у завалинки домика не поместному хорошо одетую девушку. Перед ней стояли и вели с ней веселый разговор два незнакомых местных молодых человека. Почему-то она мне сразу понравилась. Поэтому я нарочно прошел мимо всей этой компании как можно ближе, сказав: «Доброе утро!», и услышал в ответ те же слова от девушки. Было ясно, что она тоже обратила на меня внимание. Задерживаться не стал и продолжил по давно знакомой проселочной дороге мимо кладбища движение на почту, чтобы, как всегда, ознакомиться со свежей прессой.

Когда возвращался из почты, то опять столкнулся с этой же девушкой, теперь у колодца, откуда она набирала в два ведра воду. Мне не оставалось ничего другого, как предложить девушке помочь и, несмотря на ее формальный отказ, взять с собой одно полное ведро и поднести его вместе с ней к двери домика, куда, как она заявила, приехала только вчера. К моему удивлению, она с ходу пригласила меня в этот, кстати, очень убогий домик, и мы познакомились с нею и членами ее семьи. Девушку звали Ольгой (чуть позже выяснилось, что ей 22 года и она по фамилии Емельянова). С этого дня в свое свободное от работы время – главным образом вечерами – я регулярно стал видеться и разговаривать с Ольгой, сидя с ней рядом у завалинки домика, но не заходя в него. При этом я не допускал по отношению к Ольге никаких «вольностей», что, как мне чувствовалось, сильно удивляло мою собеседницу.

Оказалось, что в конце лета 1942 года, когда немцы оккупировали данную местность, ее и подруг увезли в Германию, где и пришлось работать до конца войны. Оттуда она и возвратилась недавно. А где конкретно жила и кем работала в Германии, я не спросил. Но не удержался спросить, как она приехала на родину. На это Ольга ответила совсем откровенно: ее взял с собой один шофер грузовой машины, везший какую-то ценность, и с ним ехала все лето и сентябрь, как… с мужем, который, однако, дальше ее с собой не взял, так как женат и имеет семью. Этот ответ меня ничуть не удивил – такое возвращение девушек я уже видел, проходя по Польше.