Дом с золотой дверью - Элоди Харпер

— Ты сильная, — говорит Британника.

Амара смотрит ей прямо в глаза и не отрывает взгляда, когда приближается новая волна, стараясь сосредоточиться на боли. Она кричит, но не от страха, а от ярости и тужится со всем неистовством, благодаря которому ей до сих пор удавалось выживать в этом мире.

— Продолжай, — говорит повитуха. — У тебя получается: ребенок почти вылез.

На этот раз, почувствовав приближение волны, Амара начинает тужиться изо всех сил еще до того, как она накрывает ее с головой, не обращая внимания на боль.

— Почти все. Ты хорошо справляешься.

Амара не позволяет себе раствориться в изнеможении, которое липнет к ней, точно пот. Боль снова нарастает, и Амара собирается с последними силами, чтобы тужиться дальше, и так сжимает руку Британники, что слышит, как та вскрикивает. Ребенок отчаянно копошится внутри нее, а затем выскальзывает на руки Валентине.

Миг полнейшей тишины, а затем раздается громкий вопль. Валентина смеется:

— Злющая, как ее мать.

Амара так измотана, что у нее нет сил даже наклониться вперед, чтобы увидеть своего ребенка. Свою дочь. Она пытается посмотреть туда, где сидит повитуха, но между ее ногами все горит огнем, который только сильнее вспыхивает при каждом движении.

— Она здорова?

Валентина положила девочку на расстеленное на полу одеяло и осматривает ее, массирует ей конечности и прощупывает. Ребенок яростно верещит от каждого тычка. Амара морщится от этих звуков.

— Она здорова, — наконец заключает Валентина. — Не вижу никаких дефектов. Нет нужды избавляться от нее.

Амара протягивает руки, чтобы подержать своего ребенка, но Валентина передает его помощнице, которая также сидит у ног Амары.

— Откинься назад и медленно выдохни, так надо.

Валентина с силой нажимает на живот Амары, в руке она держит тугую веревку.

— И еще раз.

Телу Амары становится легче, по мере того как тяжкий груз, который она несла столько месяцев, спадает с нее. Повитуха облегченно улыбается. Самая опасная часть родов позади.

— Пожалуйста, я хочу подержать ее.

— Я принесу ее к тебе в кровать после того, как ее вымоют.

Отчаянно желая увидеть ребенка, Амара пытается встать, но, к своему удивлению, не может. Силы покинули ее тело вместе с ребенком. Помощница Валентины гладит ее по плечу и тихо просит подождать. Амара чувствует воду на своей коже: женщина ее моет. А потом она видит кровь. Ее так много: потеки на полу, брызги на ногах, одеяла, пропитанные ей. Последствия насилия. Амара думает о Феликсе, о всей той крови, которую он пролил, однако вся его сила и власть лишь тень по сравнению с этим. Покончить с жизнью ничего не стоит, а чтобы подарить ее, необходимо отдать все. Помощница видит выражение лица Амары, но неверно его истолковывает.

— Это все после родов, — успокаивает она. — Сейчас ты уже не сильно кровоточишь. Самое худшее позади.

С помощью Британники Амаре удается дотащиться до постели, и ее снова обматывают тканью, чтобы остановить кровотечение. Амара смотрит, как Валентина втирает масло и пажитник в нежную кожу ее дочери, а затем аккуратно смывает их водой. Ребенок протестующе кричит — и сердце Амары сжимается от тоски.

К тому времени, когда ей подносят тесно спеленутого ребенка, Амара готова расплакаться.

У ребенка красное и морщинистое личико, губы недовольно надуты, синие глаза широко раскрыты и моргают. Девочка кажется одновременно странной и родной. Амара гладит дочь по голове, покрытой мягким пушком, и слезы струятся по ее щекам.

Британника наклоняется к ней, чтобы взглянуть поближе.

— Как лягушка, — с ухмылкой изрекает она. Амара фыркает, и обе женщины от радости заливаются чуть ли не истерическим смехом. Валентина переглядывается со своими помощницами.

— Твоему патрону угодно, чтобы я лично сообщила ему? — Валентина тщательно подбирает слова.

Официально у ребенка никогда не будет отца, но неформальная поддержка и признание со стороны Руфуса означают, что за Амарой сохранится хотя бы толика ее прежнего статуса конкубины.

— Нет, не думаю. Он попросил сообщить обо всем его эконому. — Амара думает о Филосе, который ждет внизу, и боится захлебнуться в слезах.

— Что именно мне передать от тебя эконому?

— Что девочка здорова и что, если он не против, я предлагаю назвать ее Руфиной. В честь ее отца.

Через несколько часов после рождения Руфины Амара не может спать, несмотря на чрезвычайное утомление. Кормилицы нет — Амара не может ее себе позволить, — поэтому она кладет ребенка себе на грудь и пытается уговорить его поесть. Валентина сыплет советами и всякими средствами на случай, если у Амары поздно появится молоко или начнет болеть грудь, а помощницы жгут благовония, чтобы в спальне приятно пахло. Британника приносит Амаре похлебку и сама берет на руки ребенка, шепча что-то ободряющее маленькому существу, которого по-прежнему называет Бойцом.

Ждать Филоса долго и мучительно. Как только Валентина уходит, Амара сразу же отправляет за ним Британнику, и с колотящимся сердцем слышит, как он поспешно взбегает по лестнице. И вот он стоит в дверях, и, несмотря на всю неопределенность их будущего, в тот миг Амара ощущает лишь радость.

Филос садится рядом с ней, ласково обнимает за плечи и целует в лоб. Она чувствует, как трепетно он рад, что все прошло благополучно.

— Хочешь подержать ее?

Он кивает и абсолютно неподвижно ждет, пока Амара положит Руфину ему на руки.

— Она такая крошечная.

Филос смотрит на ребенка так, словно не может поверить своим глазам. Он держит дочку с такой нежностью, что сердце Амары, уже обескровленное многочисленными потрясениями, снова начинает ныть.

— Ты не просила ничего передать Руфусу насчет того, в каком состоянии ты сама. Мне пришлось спрашивать у Валентины, в порядке ли ты, и она пообещала мне, что с тобой все будет хорошо. Она поклялась мне в этом. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, только очень устала.

— Теперь ты можешь поспать. Я присмотрю за ней, а ты отдыхай.

Филос наклоняется, чтобы поцеловать Руфину, и восторженно смотрит на нее:

— Она само совершенство.

— Британника считает, что она похожа на лягушку.

Филос смеется:

— Может быть, немного. На лягушку-совершенство.

— Лягалась она уж точно как лягушка, когда вылезала из меня.

Амара опускается пониже, теперь она лежит, а не сидит в кровати. Филос что-то тихо напевает дочке, и она смотрит на них обоих; теперь, когда он здесь, ее разбитое тело наконец расслабляется. Амара закрывает глаза, сказав себе, что всего на минуту, и проваливается в глубокий сон.