Социальная история советской торговли. Торговая политика, розничная торговля и потребление (1917–1953 гг.) - Джули Хесслер

(шерстяными тканями, готовой одеждой, обувью), у грузовых лифтов (там можно было получить информацию о том, какие товары есть в наличии), а также в женских туалетах (где их не могли услышать сотрудники милиции)[565]. Большинство из них продавали те же товары, что выставлялись в соответствующем отделе, но со значительной скидкой. Другие продавали сопутствующие товары собственного производства: домашнюю еду в бакалейном отделе, вязаные свитера в отделе детской одежды, кожаные куртки домашнего пошива в отделе верхней одежды[566]. Один управляющий утверждал, что частную торговлю в универмаге способно сдержать только наличие постоянного контингента из 80-100 сотрудников милиции в штатском[567].

Вторым неожиданным прикрытием для частной торговли в середине 1940-х годов служили кооперативы, которые тем самым подтверждали давние подозрения партии относительно их «менее пролетарской, нежели буржуазной» природы. Расширяя нерегулярную практику 1930-х годов (как отмечает Е. Осокина, вплоть до 1935 года несколько кооперативов, театров и отделений Красного Креста нанимали на работу граждан для управления кафе [Осокина 1998:154–156]), кооперативы получали от муниципального или областного финансового отдела патент на управление, например, бильярдной, – однако вместо того, чтобы открыть заведение самостоятельно, они отдавали патент кому-нибудь другому. Затем этот другой ежемесячно платил кооперативу фиксированную сумму, а иногда также и арендную плату за право управлять концессией, но в остальном вел дело самостоятельно: поставлял оборудование и сырье, лично производил продукцию или оказывал услуги либо нанимал необходимое число сотрудников, назначал заработную плату на свое усмотрение, а также забирал себе всю выручку сверх установленного платежа. Среди популярных сфер деятельности таких концессий были фотография, портреты, сбор отрезов, изготовление часов, парикмахерские, рестораны, бильярдные и всевозможные ремонтные мастерские. Некоторые частники открывали под покровительством кооператива и обычные магазины. Партнерство с кооперативом давало частникам защиту от преследования со стороны представителей финансовых органов и милиции. Для кооперативов же концессии служили двум целям: получению стабильного дохода и предоставлению услуг, нужных его членам[568].

С 1944 по 1948 год особенно распространенным и выгодным видом концессии были палатки с уличной едой и кафетерии. В Ростове, по данным местной газеты, несколько закусочных было в частной собственности и управлялось частными лицами. В Грузии частник по фамилии Кальдиашвили, который владел питейным заведением и закусочной, в 1947 году выручал по 106 000 рублей в месяц после уплаты ежемесячной суммы в 13 000 артели, предоставляющей ему возможность торговать. По всей Центральной Азии и Казахстану появилось множество чайных под управлением частных лиц. На продаже мороженого, нуги и жареной рыбы зарабатывались миллионные состояния [Jones 2000:211]по. Опять же, несмотря на связь этих заведений с кооперативами, их следует считать частными предприятиями. Владельцы делали первичные капиталовложения в покупку кухонного оборудования, столовых приборов и посуды, а если кооператив не выделял отдельного помещения, они тратили время и деньги на переоснащение своего жилья. Открыв свое заведение, они закупали на базаре продукты, нанимали работников, готовили и подавали еду посетителям. Успех дела зависел от потребительского спроса. С учетом нехватки приемлемых альтернатив в первые послевоенные годы частные заведения питания процветали, пока их не заставили закрыться.

Продолжали процветать и базары, которые подпитывал приток в крупные города крестьян с юга во время голода 1946–1947 годов[569][570], а также всплеск кустарного производства в конце войны. Соколов и Назаров, авторы одной из ранних работ о торговле в послевоенный период, писали, что с 1942 по 1944 год ремесленные кооперативы повысили свой выпуск на 47 % [Соколов, Назаров 1954: 38][571]. Однако в последующий период кустарное производство решительно сместилось в сторону частного сектора. Наиболее ярким примером был Бельковский район – аграрный район на северо-восточной окраине Рязанской области. В 1944–1945 годах местные крестьяне значительно расширили традиционное кустарное производство – ткачество грубой хлопчатобумажной ткани. К 1946 году этим ремеслом занимались 40 % домашних хозяйств района. Несмотря на издание в марте 1936 года утвержденных Советом народных комиссаров «Правил регистрации кустарных и ремесленных промыслов», крестьяне Бельковского района покупали нитки у рабочих текстильной промышленности в соседних Ивановской и Владимирской областях, где на заводах уже перешли на оплату сверхурочных в натуральной форме; кроме того, они плели нити на ручных ткацких станках, а также отправляли агентов для продажи тканей на рынках по всему СССР. На одном станке семья могла соткать от 22 до 25 метров ткани в день и получать ежедневную прибыль в 350 рублей. Во многих семьях установили второй ткацкий станок, и почти все жители района ушли с работы в кооперативах и колхозах[572].

Хотя случай Бельковского района привлек внимание всей страны, есть основания полагать, что он был не единственным. Налоговые органы сообщали о частном кустарном производстве с 1945 по 1948, характеризуя его как «массовое явление», и, как мной уже было отмечено, призывали правительство в связи с этим расширить для этой деятельности границы легальности (и налогообложения)[573]. Начальник налоговой службы Армянской ССР описал ситуацию особенно прямолинейно:

В настоящих условиях промкооперация и местная промышленность пока что не в состоянии удовлетворить все растущую потребность населения в указанных изделиях [таких как одежда, белье, головные уборы и кожаная обувь], население вынуждено обращаться к частнику, число которых неимоверно возрастает, но обложению налогами они не подвергаются, согласно § 20 «Правил регистрации промыслов», а со стороны прокуратуры также не привлекаются к [предусмотренной] уголовной ответственности.

Это создает такое положение, что не только кустарь, работающий с регистрационным удостоверением, перестает его выбирать, а также члены промыслово-кооперативных артелей, артелей инвалидов, рабочие других производственных предприятий оставляют свою работу в артелях и переходит в подполье, т. е. начинают работать на частных началах[574].

Реализовывалась такая продукция обычно на базарах, которые в связи с этим были перенасыщены товарами, производившимися кустарями-частниками и надомными работниками (членами производственных кооперативов, работающими дома и обязанными ежемесячно поставлять определенное количество единиц продукции в кооперативный магазин). Вопрос о регуляции их деятельности назревал уже три года, и к 1948 году в одном расследовании был сделан вывод о том, что надомные работники склонны игнорировать свои обязательства по поставке продукции и продавать ее по более высоким ценам самостоятельно. Например, в Курской области мыловары из артели «Буденный» предпочитали возить свое мыло на рынки за городом, вместо того чтобы соблюдать договор с кооперативом. Шляпники, сотрудничающие с артелью «Новый путь», поставляли кооперативу шляп лишь на 250 рублей, в то время как сами зарабатывали в месяц 10 000 рублей, выполняя частные заказы на стороне. Сапожники из артели «Сталин» не сдали в кооператив ни одной пары сапог, пока им