По дуге большого круга - Геннадий Турмов

Гвоздем вечера является танец реформаторши танца, босоногой Айседоры Дункан и демонстрация местного миниатюрного аэроплана “Победа”».

Айседора Дункан, по другим данным, Дезидора или Исидора Данкан (годы жизни 1877–1927 гг., урожденная Дора Анджела Дункан) – американская танцовщица – основоположница «свободного» танца – предтечи танца модерн. В начале XX века этот танец считался танцем будущего. Она использовала древнегреческую пластику, хитон вместо балетного костюма, танцевала без обуви.

Дункан несколько раз навещала Россию в начале XX века, а в 1921–1924 гг. уже жила в России как жена Сергея Есенина. Организовала студию в Москве, просуществовавшую до 1949 года. Приняла российское гражданство, в 1924 г. вернулась в Америку, оставив школу на попечение своей приемной дочери Ирмы Дункан.

Воспитанницы Дункан выступали под мелодии революционных песен и пользовались большим успехом у тогдашнего советского зрителя.

Женщина трагической судьбы: в 1913 г. двое ее детей утонули вместе с няней, сама Дункан погибла в Ницце, задушенная собственным шарфом, намотавшимся на колесо кабриолета – открытого автомобиля, в котором она ехала. Ее последними словами были: «Прощайте, друзья! Я иду к славе».

Она танцевала так, как придумала сама – босой, без лифа и трико.

Не заключая официальных браков, Дункан воспитывала и своих, и удочеренных ею детей.

В России были изданы две ее книги «Танец будущего» (1907 г.) и «Моя жизнь» (1930 г.).

На сцене Пушкинского театра выступали и другие балерины-босоножки.

В январе 1910 г. газеты Владивостока восторженно отзывались о творчестве известной танцовщицы Артемис Колонна:

«Оперетта “Птички певчие” с танцами Артемис Колонны в антрактах собрали большое количество публики.

Артемис Колонна, как и Айседора Дункан, представительница нового направления в области танцев.

Пластическими, легкими движениями и выразительной мимикой она передает то или иное настроение – любовь и печаль, отчаяние и чувственность, страх и недоумение перед смертью – “Похоронный марш” Шопена и т. д.

Она рассказывает целые поэмы. В ритме движения иллюстрирует музыкальные произведения. Этот род искусства своеобразен и имеет очень мало общего с казенным шаблоном современного балета, уже несколько десятков лет застывшего в своих традиционных балетных тапочках, со своими трудностями, классическими, но безжизненными и скучными “па”.

От новых танцев веет простой, свободной и языческой красотой Древней Греции, полунагой, но целомудренной.

Танцы Артемис Колонны – это музыка для глаз. Особенно сильное впечатление производит она на людей с музыкальным чутьем и развитым чувством ритма».

Перелистывая подшивки старых газет, выходивших во Владивостоке в разное время, Евгений Петрович с удивлением узнал, что в 1913 г. Пушкинский театр готовился к гастролям Ф. И. Шаляпина, который планировал проехать в поезде от Москвы до Владивостока с концертами в каждом крупном городе Сибири. Однако вояж не состоялся в связи с болезнью певца.

Тем не менее в музее технического университета экспонировался ни много ни мало, а граммофон, принадлежавший Федору Ивановичу Шаляпину, и несколько десятков почтовых открыток с автографами великого певца. Почтовые открытки Евгений Петрович собирал от случая к случаю, в основном в периоды московских командировок. А вот с «Шаляпинским» граммофоном случилась такая история.

Однажды в ветреную, снежную, почти буранную погоду, когда он пробивался сквозь сугробы в Покровском парке, его кто-то окликнул:

– Евгений Петрович! Подождите…

Он остановился, с ним поравнялся пожилой, крепкого телосложения мужчина, который, казалось бы, просто не замечал пронизывающего насквозь ветра. Он еще раз обратился к нему по имени-отчеству и попросил уделить минуту внимания.

– Я давно присматриваюсь к вам, – проговорил он, – и хотел бы сделать небольшой подарок для вашего музея. За символическую плату, естественно.

Они разговорились. Оказалось, что собеседник во время Отечественной войны плавал или, как говорят моряки, «ходил» на транспортных судах, перевозивших грузы из Америки во Владивосток по ленд-лизу.

В одном из рейсов он познакомился с русским эмигрантом, который оказался дальним родственником известнейшего русского певца-баса Федора Ивановича Шаляпина. Они подружились, и хотя в то время зарубежное знакомство могло завершиться для советского моряка довольно плачевно, встречались, когда пароход заходил в американский порт за очередной партией груза. И вот однажды знакомый эмигрант подарил ему граммофон, который когда-то принадлежал Шаляпину. Этот граммофон моряк и собирался передать музею. Евгений Петрович было засомневался в правдивости его рассказа, но он предложил встретиться у него дома через неделю и обещал представить доказательства.

По дороге домой Евгений Петрович вспомнил годы своего становления как инженера на Сосновском судостроительном заводе. Тогда ему часто приходилось бывать в Казани по разным служебным делам. Кстати, и кандидатский экзамен по иностранному языку довелось сдавать в Казанском университете, в аудитории, в которой, как ему доверительно шепнули, учился В. И. Ленин. Он вспомнил дом из красного кирпича, расположенный в центре Казани недалеко от гостиницы, в которой останавливался во время командировок. На стене этого дома была сделана надпись:

– Здесь жили Федор Шаляпин и Максим Горький.

Причем надпись была сделана не на табличке, а крупными буквами прямо на одной из стен. Евгений Петрович вспомнил ходившую в то время легенду о том, что в Казанскую консерваторию приняли М. Горького, а Ф. Шаляпину отказали. Как-то совсем недавно, находясь в командировке в Москве, он спросил у ректора Казанского технического авиационного университета об этой надписи. Геннадий Лукич пожал плечами:

– По-моему, не только этой надписи, но и этого дома уже нет. Сломали…

Как-то Евгений Петрович приобрел по случаю прекрасно изданную в наше время книгу самого Ф. И. Шаляпина «Маска и душа. Мои сорок лет на театрах». Впервые эта книга увидела свет в 1932 г. в Париже. К своему великому удивлению он обнаружил в ней подтверждение легенды о том, что Шаляпин и Горький вместе поступали, правда, не в консерваторию, а в оперный театр. Вот так об этом пишет Шаляпин в своей книге:

«Оба мы из бедной и темной жизни пригородов, он – нижегородского, я – казанского, одинаковыми путями потянулись к борьбе и славе. И был день, когда мы одновременно в один и тот же час постучались в двери Казанского оперного театра, и одновременно держали пробу на хористов: Горький был принят, а я – отвергнут. Не раз мы с ним по поводу этого впоследствии смеялись…»

С Валентином, так звали хозяина «Шаляпинского» граммофона, они встретились в назначенное время. Евгению Петровичу с трудом удалось отыскать его дом. Лифт не работал, что стало типичным для Владивостока. Пришлось карабкаться на девятый этаж, а потом ждать у запертой двери. Валентин не слышал звонка в дверь, так как разговаривал в это время по телефону. Наконец они оказались в двухкомнатной квартирке, заставленной вещами и поделками хозяина. У Валентина умелые руки, и потому по всей комнате были расставлены и развешаны изделия из кости, красного дерева, цветного металла. Наверное, благодаря его «золотым» рукам и сохранился «Шаляпинский» граммофон почти в первозданном виде. Они прослушали несколько пластинок, а потом была целая операция по транспортировке раритета по узким и крутым лестницам. Хорошо еще, что вниз спускались.