Марш Смерти Русского охранного корпуса - Андрей Самцевич

Снаряды падали так часто и так близко, что нас все время засыпало землей. Мы сидели, прижавшись друг к другу. Первого убитого я узнал сразу, это был ординарец подполковника Голубева, он лежал вниз лицом вдоль окопа у задней его стенки. Сбившиеся шлемы закрывали лица других. Отодвинув их, я к ужасу узнал в них полковника Гескета и обер-лейтенанта Дуброву. […] Захватив автомат у убитого ординарца, мы перебежали в соседний окоп.

Ровно в назначенное время наша артиллерия открыла огонь. Вся гора сразу осветилась разноцветными огоньками, которые, разрываясь, оставляли маленький дымок. Скоро противник был принужден замолчать и мы вздохнули свободней». Целью атаки был выход к расположенной за Любичем горе с большим памятником[857]. 1-я рота действовала во втором эшелоне и участвовала лишь в одной перестрелке. Но при этом была потеряна связь с отделениями лейтенанта Измайлова (через реку они переправлялись по пешеходному, а люди Рышкова – по железнодорожному мосту) [858].

На следующий день приказом командующего XXXIV корпуса генерал-лейтенанта Фридриха-Вильгельма Мюллера во временное командование 4-м полком вступил майор Евгений Шелль[859].

Тем временем советская сторона, используя подошедший 51-й стрелковый полк, 24 октября организовала контратаку на Любич. Бои носили крайне ожесточенный характер – немцы дважды переходили в наступление: в 13.00 атаке подвергся 3-й батальон 51-го полка, а в 16.00 до 200 пехотинцев при поддержке артогня нанесли удар по 2-му 129-го, стремясь прорваться в стык между советскими частями и зайти ему в тыл. К концу дня Любич был взят 51-м полком, советские потери под ним и южнее, под Прельиной, за сутки составили 12 убитыми и 47 ранеными[860].

По воспоминаниям Рышкова, 1-я рота занимала позицию у горы с памятником, упиравшуюся правым флангом в обрыв. Ночью было слышно, как красноармейцы накапливались в овраге, а на рассвете они перешли в наступление, стремясь вклиниться между русским 2-м взводом и левофланговой немецкой ротой. Примерно через четыре часа боя им это удалось, немцы начали отступать, а 2-й взвод фактически оказался в окружении, из которого ему удалось вырваться только через час. Отстреливаясь, рота Рышкова отошла к Любичу, где получила новую задачу: «ночью, карабкаясь по горе, мы вышли на позицию, которую без особых усилий удерживали пару дней». По истечении этого срока подразделение снова вернулось в Чачак и заняло позицию у моста.

Вечером 26 октября 51-й полк снова был выбит из Любича, причем его командир, полковник Василий Ухабатов, в это время пьянствовал и пренебрегал своими обязанностями, дезинформируя штаб дивизии ложными донесениями. По словам Рышкова, село фактически представляло собой нейтральную полосу, а 1-я рота занимала берег со стороны Чачака и бункер у моста с другой стороны[861].

К этому времени дислоцировавшиеся в городе русские части подверглись переформированию. Приказом генерал-лейтенанта Мюллера от 25 октября 1-я, 2-я и 11-я роты 4-го, 5-я рота 5-го, караульная, запасная и транспортная роты батальона «Белград» переформировывались в I и IV батальоны 4-го полка. Первый из них (четыре роты, командир – майор Шелль, немецкий офицер связи – лейтенант Крек) тактически подчинялся БГ «Зонтаг» и должен был пополняться молодыми военнослужащими, а второй (три роты, командир – майор Шебалин, офицер связи – обер-лейтенант Штенбреде) – переходил под командование комендатуры Чачака и комплектовался лицами старших возрастов. Состав и задачи II батальона (командир – майор Николай Попов-Кокоулин, офицер связи – лейтенант Шёне) остались прежними, подразделение находилось в подчинении штаба XXXIV корпуса. При этом фактически 4-й полк прекратил существование как организационная единица – его штабная рота была расформирована, а люди так же отправлены на укомплектование частей. Высвободившийся немецкий рамочный персонал во главе с гауптманом Вагнером был переведен в структуры БГ «Зонтаг»[862].

Не упомянутая в приказе 3-я рота 4-го полка, вероятно, была расформирована ранее. В то же время причина, по которой в нем не фигурируют остатки I батальона 3-го, а также штаб и 7-я рота II батальона 5-го полков остается не ясной – все эти подразделения так же пополнили упомянутые выше батальоны. Интересно, что Штейфон был недоволен реорганизацией и 26 октября радировал Шеллю: «Прошу доложить генералу Мюллеру, что 4-й полк не может быть расформирован до назначения нового командира полка»[863]. Данное требование осталось без удовлетворения.

2 ноября I батальон был переброшен на северо-запад от Чачака и занял городок Овчар Баня на берегу Западной Моравы. Задачей была поставлена охрана одной из основных дорог, по которой шло отступление войск из Греции. Русские разместились по всему населенному пункту – штаб, например, занял уцелевшую часть большого полуразрушенного здания у дороги, а команда связи и радиостанция – дом из нескольких комнат на горе Овчар. Часть шуцкоровцев укрепилась и в монастыре «Благовесштенье» на западном выезде из города. Ефрейтор-радист Михаил Лермонтов приводит сказанные в тот же день слова их командира, молодого лейтенанта барона Константина де Боде: «У меня все ребята «оттуда», Бессарабия, Буковина и одесситы, теплая компания, но солдаты хорошие. Если бы не фельдфебель Никущенко, я бы с ними не справился. Он был боцманом на каком-то военном корабле. Ты бы его послушал, когда он их отчитывает на «литературном» русском языке. Они уже успели «достать» бочонок вина [монастырского – А.С.], они все «достают». Никущенко отобрал и выдает по порциям и себя не забывает»[864].

На 24 ноября в рядах I батальона насчитывалось 17 офицеров, 95 унтер-офицеров и 583 солдата, на вооружении имелось две 37-мм противотанковые пушки, четыре миномета, 45 пулеметов, а из материального имущества – два мотоцикла, пять легковых и три грузовых автомашины. Потери за месяц с 25 октября составляли одного унтер-офицера и семь солдат ранеными, еще четыре стрелка дезертировали, а один был расстрелян. Оперативно батальон подчинялся штабу 81-го полка земельных стрелков, который оценивал моральное состояние его личного состава как хорошее, но констатировал целый ряд сложностей и недостатков. Так, вооружение продолжало оставаться целиком трофейным, преимущественно итальянского, чешского и сербского производства, из-за чего снабжение боеприпасами представлялось крайне затруднительным. Отсутствовало снаряжение для горной войны, и ощущалась нехватка средств связи. Крайне необходимы были дополнительные мулы и средства перевозки[865].