Дамир. Любой ценой - Юлия Бонд

– Теперь ты счастлива? Добилась, чего хотела? Шагаев разведённый, признал отцовство Саньки, через десять минут ты тоже станешь свободной.

Я молчу, не собираясь отвечать. Не хочу его злить, не хочу, чтобы разозлился Дамир, если узнает, что Фатхетдинов сорвал на мне свою злость.

– Ты счастлива, ангелочек? – повторяет вопрос, делая особый акцент на последнем слове.

– Что ты хочешь от меня, Давид? Зачем задаешь все эти вопросы?

– Хочу получить на них ответы, только и всего.

– Да! Тысячу раз «да»! Я счастлива с ним и люблю его так сильно, как никогда бы не полюбила тебя, – выдаю с эмоциями.

_______________________________________________________________

*Идда (араб. عدة‎ «несколько») — период выжидания после развода или кончины мужа, в течение которого женщина не имеет права выйти замуж за другого мужчину. Период идда необходим для определения возможной беременности женщины и установления последующего отцовства ребенка. Срок идда составляет 4 месяца и 10 дней (в случае кончины мужа) или три менструации (в случае развода), а в случае беременности — до родов.[1]. Женщину, которая находится в периоде идды, называют ихдад. В течение идды бывший муж обязан обеспечивать её всем необходимым.

Дина

Нас с Давидом разводят по решению суда и я, вроде, должна радоваться, но мне совсем не до радости. Взгляд черных глаз впивается в мое лицо, обжигая будто языки пламени. Я пытаюсь храбриться, напустив на себя невозмутимый вид, но… Чёрт! Он же хорошо меня знает, слишком хорошо, а потому, когда заканчивается судебное заседание подходит к столу и, не спросив разрешения, прикасается к моему запястью.

Вздрагиваю, ощущая внезапный приступ страха. Я не должна бояться Давида, но почему-то боюсь.

– Ты так и не ответила на мой вопрос. Скажи, ты настолько меня презираешь, что перечеркнула все хорошее, что между нами было? – звучит его голос, а я, отступив назад, складываю в папку документы, делая вид, что занятая. – Дин, не игнорируй меня. Пожалуйста.

Осмеливаюсь поднять взгляд и посмотреть на Фатхетдинова. Грустно и больно, как не старайся. Я испортила ему жизнь, а он сломал судьбы других людей. Получается, мы оба делаем людям больно. Вот только я никому не причиняла физического вреда умышленно или нет, а он… Хотел убить Дамира и, возможно, убил Руслана.

– Ты хочешь правды, Давид?

– Да, – кивает.

– Не думаю, что она имеет какое-то значение теперь.

– Я долго не мог смириться с побегом, но как видишь, всё-таки принял твоё решение и больше не давлю на тебя.

Его неожиданное признание застаёт меня врасплох. Смирился? Серьёзно? Значит ли это, что отныне мне нечего бояться? Значит ли это, что отныне мы с Дамиром можем жить как хотим, не оглядываясь назад?

– Я сбежала от тебя, потому что испугалась за наши с сыном жизни, – наконец-то произношу, а Давид удивлённо ведёт бровью, не понимая. – Ты говорил, что не дашь мне развода. У меня не было иного выбора. Прости.

– Ты думала, я причиню тебе или Саньке вред? Дин, серьезно? Ты такого плохого мнения обо мне?

– Я испугалась, – повторяю хрипловатым голосом.

Да я и сейчас тебя боюсь, Фатхетдинов! Боюсь так, что трясутся ноги, дрожат руки, а по спине катится ледяной пот.

– Динка, – вздыхает, – что же ты натворила, глупышка.

Он тянется ко мне, чтобы обнять, но я отпрыгиваю в сторону словно резиновый мячик. Давид, наткнувшись на мой враждебный взгляд, засовывает руки в карманы брюк и, перекатываясь с пятки на носок, пристально смотрит с высоты своего роста.

– Надеюсь, твой Дамир тебя никогда не предаст, как поступила со мной ты, Диана, – говорит напоследок и, круто развернувшись, уходит прочь.

Жадно глотая воздух ртом, я смотрю вслед удаляющемуся бывшему мужу и не могу поверить, что он просто ушел. Я ожидала от него, чего угодно, но только не спокойствия! Слишком легко попрощались и даже не поругались, почти…

* * *

Мы с Дамиром продолжаем жить в маленьком городишке, решив не возвращаться в наш мегаполис. Воспоминания о родном городе душат меня подобно удавке, накинутой на шею. Я не хочу: окунаться в знакомую суету, ходить по улицам и видеть свое прошлое, порой очень болезненное.

Мой животик подрастает. Беременность больше не скрыть, но оно и понятно – восемь месяцев уже! Дамир сдувает с меня невидимые пылинки и оберегает, будто я – самое драгоценное сокровище в мире. В прошлом месяце мы расписались и отныне я с гордостью ношу новую фамилию.

«Шагаева Диана Александровна», – произношу ежедневно, смакуя каждый звук. Как я мечтала о его фамилии, как хотела, чтобы мы были вместе и вот теперь, когда все задуманное осуществилось, я порхаю высоко над землёй, потому что самая счастливая женщина на свете. Я замужем за любимым мужчиной, засыпаю и просыпаюсь в его объятиях, мы вместе растим нашего сына и в скором времени станем родителями еще одного малыша, точнее, малышки. У нас с Дамиром будет дочь – наша Лясенька, Ляйсан.

Сегодняшнее утро начинается также, как и все предыдущие за последние несколько месяцев. Я просыпаюсь раньше будильника, перекатываюсь на левый бок и, свесив ноги на пол, поднимаюсь с кровати. Тяжелой поступью двигаюсь в сторону коридора. Подхожу к ванной комнате, тянусь рукой к двери и вдруг неожиданно ощущаю, как по внутренней стороне бедер стекает теплая влага. Опускаю взгляд вниз и вижу небольшую лужицу, образовавшуюся возле моих босых ступней.

Сердце колотится как сумасшедшее, а перед глазами начинает все двоится. Чужим, охрипшим голосом я кричу на всю квартиру: «Дамир. Дамир».

Дамир

Я просыпаюсь от душераздирающего крика Динки. Разлепив глаза, вскакиваю с кровати и двигаюсь на ее зов с максимальной скоростью, на которую только способен. От увиденной в коридоре картины меня обдает ледяным потом. На мгновение я теряю дар речи и, кажется, перестаю дышать, замерев на месте как статуя. Динка, упершись руками в стену, тяжело дышит и я, вроде, должен сейчас к ней подойти и спросить, что случилось, но несколько секунд молчу, пытаясь все переварить.

– Шагаев, что ты стоишь? – хрипит ее голос. – Вызывай скорую или сам вези меня в больницу.

– Дин… – произношу и тут же замолкаю. Делаю шаги навстречу. – Ты рожаешь?

– Нет, блин. Писаю, прямо в коридоре, – отвечает повышенным тоном.

– Так рано же еще. Только тридцать семь недель.

Динка, повернув голову в мою сторону, отдувает упавшую на лицо прядь волос и криво улыбается, наградив меня гневным взглядом.

– А твоей дочери захотелось уже. Что теперь прикажешь делать? Запретить? – колко отвечает, а затем тихо вскрикивает, обхватывая свой живот обеими руками.

В считанные секунды я равняюсь с Динкой. Хочу обнять её, но руки так и остаются висеть в воздухе. Как обнимать-то её, а?