Смертельный груз - Фридман У. Крофтс

Ла Туш кивнул:

– Сделайте милость, продолжайте.

Для мужчины своих лет Буарак сейчас выглядел до странности старым и изможденным. В его черной шевелюре местами пробивалась седина, щеки запали, выражение лица казалось глубоко печальным, а глаза смотрели серьезно и устало. И хотя говорил он спокойно и негромко, его явно охватили эмоции, и потому Буарак, казалось, не мог подобрать слова. Но затем, в отчаянии взмахнув рукой, он нашел в себе силы продолжить:

– Мне было нелегко решиться рассказать вам все, но, увы, я сам заслужил такую муку. Не стану ходить вокруг да около: я пригласил вас сюда сегодня вечером, чтобы сделать признание. Да, господа, вы видите перед собой глубоко несчастного, во всем виновного человека. Я убил ее, совершил убийство той жуткой ночью после званого ужина. И с тех пор не знал ни секунды покоя. Я страдал так, как вы себе даже представить не можете. Меня словно низвергли в ад. За последние несколько недель я постарел заметнее, чем за годы нормальной жизни. А теперь, когда к моим личным мучениям добавилась мысль о неотвратимом наказании, которое станет результатом вашего расследования, у меня не осталось больше сил терпеть. Этому невыносимому напряжению пора положить конец. И поэтому после долгих раздумий я решился выступить с признанием и покаянием.

Ла Туш уже не сомневался в серьезности намерений и искренности этого человека. Но его подозрения еще не до конца развеялись. И он задал вопрос, который напрашивался сам собой:

– Но почему вы для этого пригласили нас сюда, мсье Буарак? Гораздо логичнее было бы отправиться в Сюрте и поговорить с мсье Шове.

– Знаю, мне так и следовало поступить. Но подобный вариант показался мне чуть легче. Поймите, господа, даже здесь, сидя в своем собственном доме, рассказывать об этом очень тяжело. А там, в присутствии многочисленных официальных лиц, среди которых наверняка нашлось бы немало глупцов, зная, что твои слова записывает стенографистка… Я бы не смог заставить себя говорить. А вам расскажу все, отвечу на любые вопросы, чтобы потом ко мне не приставали с этим. Надеюсь только, что мой конец наступит скоро. Вы сделаете все необходимое, на суде я признаю свою вину. Согласны?

– Да, мы вас выслушаем.

– Я буду вам за это весьма признателен.

Буарак с заметным усилием взял себя в руки и потом продолжал говорить тихо, не позволяя эмоциям захлестывать себя:

– Боюсь, мое заявление займет продолжительное время, поскольку мне придется начать издалека, чтобы вы смогли понять обстоятельства, приведшие к столь страшной развязке. Значительная часть истории вам уже известна. Вы знаете, что моя жена и Феликс полюбили друг друга еще в школе живописи, но ее отец отказался дать разрешение на их брак. Затем я сам стал жертвой очарования Аннетты и попросил ее руки. Она и ее отец скрыли от меня то, что произошло в художественной школе. Мое предложение рассмотрели благосклонно, и мы поженились. Полагаю, вы выяснили и другое: с самого начала наша семейная жизнь не сложилась. Я всем сердцем любил Аннетту, но она оставалась ко мне совершенно равнодушна. Не стану вдаваться в детали. Очень скоро я понял, что она вышла за меня, поддавшись приступу отчаяния после разрыва помолвки с Феликсом. Аннетта причинила мне огромные моральные страдания, хотя я прекрасно понимал истинные мотивы. Ее поступки не были заранее обдуманы или злонамеренны. Она, вероятно, сама не представляла, насколько силен окажется удар для меня.

Отчуждение между нами становилось все глубже. Совместная жизнь постепенно превратилась в сплошное испытание. А потом я познакомился с Феликсом и пригласил его к себе домой. Лишь много недель спустя я узнал, что он и был тем молодым человеком, в которого моя жена влюбилась студенткой школы живописи. Однако вам не следует считать, что кто-то из них совершил бесчестный поступок в отношении меня. Они вели себя достойно. Жена превратила мое существование в муку, это верно, но она не сбежала с Феликсом, да и он сам, насколько мне известно, никогда не предлагал ей ничего подобного. Они вновь стали близкими друзьями, но не более того, если только я не заблуждаюсь. В этом им можно отдать должное, что и делаю вполне искренне.

Но со мной все обстояло совершенно иначе. Полностью лишенный возможности стать счастливым в собственном доме из-за отвратительного поступка жены, теперь позвольте называть вещи своими именами, которая вышла за меня замуж, хотя любила другого человека, я поддался искушению искать счастья на стороне. И по воле случая встретил ту, с кем действительно мог бы познать такое счастье. Вам никогда не выведать ни ее имени, ни каким образом я ухитрялся встречаться с ней, не вызывая ни у кого подозрений. Скажу только, что постепенно в наших отношениях наступила та стадия, когда уже ни она, ни я не могли продолжать тайную жизнь, встречи украдкой, свидания с многочисленными предосторожностями. Ситуация стала нестерпимой, и я решился положить ей конец. В вечер званого ужина я внезапно понял, что для меня открывается путь к свободе.

Но прежде чем я перейду к рассказу о событиях той ужасной ночи, хотел бы сразу отбить у вас охоту заняться поисками моей возлюбленной в стремлении переложить на нее часть ответственности за трагедию. Могу одновременно сообщить: я и здесь потерпел поражение. Через неделю после того, как продал душу дьяволу и совершил омерзительное в своей жестокости преступление, она простудилась. Простуда перешла в воспаление легких, и через четыре дня ее уже не было в живых. Так я впервые ощутил, что такое кара небесная. Но это касается меня одного, и ее имя не будет запятнано. Вы никогда не узнаете его.

Голос Буарака стал еще тише. Он говорил теперь монотонно и бездушно, произнося фразы почти механически, и все равно его слушатели не могли не понимать, что только стальная воля удерживает его от нервного срыва.

– В вечер званого ужина, – продолжил он, – я случайно встретил Феликса в холле, когда он только что пришел, и отвел его к себе в кабинет, чтобы показать одну гравюру. Мы действительно обсуждали бочку, в которой мне только что доставили небольшую скульптурную группу, но я не давал ему никакой информации, где и как можно приобрести такую же. Все, что стало известно о событиях того вечера до времени вызова меня на работу, – чистая правда. Как верны были и мои опасения относительно долгой задержки на заводе, хотя освободился я значительно раньше, чем предполагал.

Я уехал оттуда около одиннадцати, воспользовался метро, сделал пересадку на «Шатле», но остальные мои показания в полиции были ложью. Никакой американский друг не похлопал меня по спине, когда я вышел из вагона, – этого человека в природе не существует. Мою прогулку с ним по набережной Орсе, продлившуюся до площади Согласия, проводы его в Орлеан и возвращение до дома пешком – все это я придумал, чтобы отчитаться, чем занимался между четвертью двенадцатого и часом ночи. На самом же деле в этот промежуток времени произошло вот что. Я совершил пересадку на станции «Шатле» и доехал до авеню де л’Альма. У своего дома был без двадцати или без четверти двенадцать.

Я достал свой ключ от входной двери и уже поднимался по лестнице портика, когда заметил, что одна планка жалюзи в том окне гостиной, которое выходило в сторону крыльца, не закрылась полностью, и сквозь нее на темную улицу проникала яркая полоса света. Она как раз располагалась на уровне моих глаз, и потому я невольно заглянул внутрь комнаты. То, что я увидел, заставило меня застыть на месте и продолжить наблюдение. В кресле у дальней стены гостиной сидела моя жена, а спиной ко мне стоял Феликс, низко склонившийся к ней. Они были одни, и по мере того, как я наблюдал за ними, у меня зародился план, заставивший бешено колотиться сердце. Уж не возродилась ли интрижка между моей женой и Феликсом? – подумал я. Но даже если нет, не в моих ли интересах считать, что их взаимная любовь вспыхнула с новой силой? Я смотрел не отрываясь. Через какое-то время Феликс выпрямился во весь рост и начал что-то говорить с очень серьезным видом, активно жестикулируя, что было его обычной привычкой. Затем моя жена вышла из гостиной и, вернувшись очень скоро, передала ему какой-то небольшой предмет. Я находился слишком далеко, чтобы разглядеть его, но мне показалось, что это были свернутые в тугую трубочку банкноты. Феликс аккуратно убрал деньги в карман, а потом они оба повернулись и направились в сторону холла. Прошли всего лишь секунды, но я успел укрыться в тени за колонной, затем входная дверь открылась.