Теперь я твоя мама - Лаура Эллиот

– Джой сказала мне, почему вы приехали, – произнес он, когда они убирали со стола после ужина.

– Ты не веришь в Судебную книгу?

– Все возможно, если мы говорим о Сюзанне. Но я никогда не видел, чтобы она что-нибудь записывала. Думаю, что Джой послала вас ловить ветер в поле. Если бы существовали какие-то улики, она бы уничтожила их.

– Она умерла скоропостижно. Какими бы ни были ее намерения, у нее не осталось времени на это.

– Возможно, но меня это не убеждает.

– По всей видимости, она тебе не нравилась?

– Я не верю всему этому бреду об экстрасенсах… но что-то в Сюзанне было. Джой бы назвала это аурой. Она была невидима, но иногда я чувствовал холод, который окружал ее. Она была холодной женщиной, очень властной. Я был сводным братом Джой, но она не позволяла мне много общаться с ней. Я всегда недолюбливал ее. Теперь я ее ненавижу. Мой отец может попасть из-за нее за решетку. Кто поверит, что он невиновен?

– Я, – ответила Карла.

Дэвид Доулинг стоял слишком близко к каналу. Еще шаг, и он упал бы в воду. Ей пришлось бы прыгать следом и вытаскивать его. У нее нашлись бы силы на это. А потом она сделала бы ему искусственное дыхание, чтобы вернуть к жизни. Могла бы она полюбить этого человека, если бы считала, что он виновен в краже ее дочери? Нет, тысячу раз нет!

– Я никогда никого раньше не ненавидел, – признался Джои. – Но вы, наверное, носили в себе эту ненависть шестнадцать лет. Как вам удается так держаться?

Действительно, как? Карла прошлась по комнатам, где ее дочь томилась среди чужих людей, которые сделали ее своей. В спальне, где Сюзанна Доулинг прожила всю свою замужнюю жизнь, ничто не напоминало о ее существовании. Карла застыла на пороге. В этой комнате они занимались любовью, зачинали детей и теряли их, когда так распоряжалась судьба. Кровать была новая, как и белье на ней. Ящики в столе и комод были пусты. Карла опустилась на колени и заглянула под кровать. Пыль заставила ее чихнуть, но там ничего не было, никаких люков или неприметных ящиков.

Она вошла в комнату Дэвида. На спинке стула висел толстый свитер, на двери – куртка с капюшоном. В одном месте она была вымазана нефтью. У куртки было много вместительных карманов, достаточно глубоких для ручек и биноклей, измерительных приборов и очков, а еще для острых резцов. Карла представила его под обжигающим солнцем пустыни на буровой вышке, ищущего черное золото под землей.

В спальню Джой она вошла в последнюю очередь. На стене висели плакаты с различными рок-группами. Похожие плакаты она видела в комнате Джессики. Ее комод был набит кремами. На столе валялась бижутерия. Какой-то журнал для подростков лежал раскрытый на кровати. В корзине для грязного белья она увидела одежду, которую Джой засунула туда перед приездом социальных работников. Карла легла на кровать и уткнулась лицом в подушку. У нее не осталось слез, как, впрочем, и желания плакать. Она заснула на кровати Джой и оставалась там до утра.

Солнце, поднимаясь над живыми изгородями, пронзило облака кроваво-красными лучами. В воздухе пахло морозом, дыхание превращалось в пар, когда Карла медленно шла к коттеджу. Рядом с ним стоял экскаватор.

Джои проехал по аллее и остановился. Взъерошенными волосами, открытым взглядом и легкой походкой он напоминал отца. Он посмотрел на опавшую листву, которую она сгребала в аккуратные кучи.

– Удачи! – сказал он. – Я скажу Джой, что вы здесь. – Он поколебался. – Я заеду к отцу. Ему что-нибудь передать?

Она покачала головой.

– В последний раз мы немного повздорили, – сказала она. – Думаю, он не захочет слушать ничего из того, что я могу сказать.

Небо посветлело, тонкие облака приобрели розовато-серый оттенок. Она сняла шарф и куртку и продолжила работать.

В полдень Карла поехала в «Моллойс» обедать. Заказала суп и булочку. Внезапно ей безумно захотелось есть. К булочке подали отличный соус, которым следовало наслаждаться не спеша, но она буквально проглотила все, желая побыстрее вернуться в место камня. Эти слова наконец обрели значение.

– Как узнать, что ты влюбилась? – спросила Джой у Мэри.

– Это чувство разрывает твое сердце на части, – отвечает Мэри.

Джой кажется, что это первый раз, когда Мэри ответила на ее вопрос прямо.

Когда приезжает Джои, она спит. Только минул полдень, и пациенты отдыхают после обеда. Он зовет ее по имени так тихо, что, когда Джой просыпается, ей кажется, что она еще спит и он ей снится.

Он улыбается и подмигивает ей.

– Вставай, лентяйка. Я ехал так долго не для того, чтобы слушать, как ты сопишь.

– Я люблю тебя, Джои, – говорит она, но, должно быть, говорит сама с собой, потому что он не отводит взгляда и не морщится неодобрительно.

Он достает виноград, журналы и ее любимое шоколадное печенье.

– Как папа? – спрашивает она. – Он пишет такие веселые письма, что мне хочется кричать.

– Он терпит, – отвечает Джои, больше не улыбаясь. – Он уверен, что адвокаты выстроят сильную защиту.

– Ты говорил ему о Судебной книге?

Он покачал головой.

– Нет смысла обнадеживать его.

– Ты в это не веришь?

– У меня трезвый взгляд на вещи. Впрочем, когда я уезжал, Карла все еще была там. Как ты?

– А как я выгляжу?

– Как обычно, отвратительно.

– Отвали, козел!

– Как обычно, за словом в карман не полезешь.

– Я люблю тебя, Джои.

На этот раз она произнесла это вслух.

Улыбка сползает с его лица.

– Не надо, Джой, – просит он, но она машет рукой, чтобы он замолчал.

– Это всего лишь любовь, – говорит она, – а вовсе не очередное обострение глупости. Я хочу, чтобы сохранились наши обычные отношения. Брата и сестры. Я не хочу изменений. Понимаешь?

– Да, понимаю.

Он наклоняется и прижимает ладонь к ее щеке. Его глаза сужаются, а взгляд, кажется, проникает глубоко ей в душу, словно он тоже помнит ту вечеринку, когда на мгновение кровь и родство больше не имели значения и запретные поцелуи почти нарушили табу.

– Что бы ни произошло в будущем, ты всегда будешь частью меня.

Кто может сказать, что такое семья? Она определяется плотью и кровью? Обстоятельствами или причудами судьбы? Секретом, похороненным в могиле? И важно ли это, если их объединяет любовь?

Она идет с ним до лифта.

– Увидимся, сестренка, – говорит он.

– Пока, братишка.

Она ждет, пока лифт не опустится на первый этаж и он не выйдет из здания больницы. Потом осторожно, с трудом поворачивается на костылях и медленно возвращается в палату.