Сцены из жизни провинциала: Отрочество. Молодость. Летнее время - Джон Максвелл Кутзее

Формулировки завещания недвусмысленны. Они допускают только одно истолкование.

– А вот, посмотрите. – Она склоняется над его плечом и тычет пальцем в текст. Рука у нее крошечная, с усеянной крапинами кожей, средний палец украшен бриллиантом в безвкусно пышной оправе. – Тут написано: «Notwithstanding the aforesaid»[96].

– Здесь сказано, что, если вы попадаете в трудное финансовое положение и вам удастся это доказать, вы можете обратиться в трастовый фонд за поддержкой.

– У как же насчет «notwithstanding»?

– Это слово означает, что сказанное в данном пункте отменяет сказанное выше.

– Да, но это означает также, что фонд не имеет права отказывать мне. Что может значить слово «withstand»[97], если не это?

– Вопрос не в том, что значит «withstand». Вопрос в том, что значит «Notwithstanding the aforesaid». Этот оборот следует рассматривать как целое.

Она раздраженно фыркает.

– Я наняла вас не как юриста, а как знатока английского языка, – говорит она. – Завещание написано по-английски, английскими словами. Что означают эти слова? Что означает «withstand»?

«Сумасшедшая, – думает он. – И как я теперь выпутаюсь из этой истории?» Хотя, конечно, никакая она не сумасшедшая. Просто ею владеют гнев и жадность: гнев на мужа, который вывернулся из ее цепких лап, жадность к деньгам.

– Как я понимаю этот пункт, – говорит она, – если я потребую денег, никто, в том числе и деверь, отказать мне не сможет. Потому что «not withstand» именно это и значит: он не может мне препятствовать. Зачем иначе было писать именно это слово? Вы понимаете, о чем я?

– Я понимаю, о чем вы, – отвечает он.

Он покидает ее дом, унося в кармане чек на десять рандов. После того как он представит в бюро свой отчет о проделанной работе, отчет эксперта, к которому надлежит приложить заверенную нотариусом копию диплома, из коего следует, что он является специалистом по истолкованию слов английского языка, включая и слово «notwithstanding», ему выдадут остальные тридцать рандов его гонорара.

Отчета он не предоставляет. Отказывается от принадлежащих ему денег. А когда вдова звонит и спрашивает, в чем дело, молча кладет трубку на аппарат.

Проявившиеся в этой истории черты его характера: а) честность (он отказывается истолковывать завещание так, как хочется вдове); б) naiveté[98] (он упускает шанс заработать деньги).

31 мая 1975

Официально состояние войны в Южной Африке не введено, однако вполне возможно, что война уже идет. Сопротивление властям усиливается, господство закона мало-помалу отменяется. Полиция и люди, которые ею правят (как охотники правят сворой псов), почти ничем уже в их действиях не ограничены. Радио и телевидение передают под видом новостей одну официальную ложь за другой. И от всего этого прискорбного, смертельно опасного спектакля тянет душком затхлости. Прежние лозунги сплочения – «Отстоим цивилизацию белых христиан! Почтим жертвы, принесенные нашими пращурами!» – утратили всякую силу. Мы, или они, или мы и они вместе добрались до эндшпиля, и все это понимают.

Да, но пока шахматисты хитрят, добиваясь преимущества, в жертву приносятся человеческие жизни – их пожирают и преобразуют в экскременты. Подобно тому как некоторые поколения людей оказываются обреченными на уничтожение войной, участь нынешнего состоит, по всему судя, в том, чтобы его растоптали политики.

Если бы Иисус снизошел до политики, он смог бы стать ключевой фигурой римской Иудеи, большим заправилой. Именно потому, что к политике он был безразличен и безразличия своего ничуть не скрывал, его и пришлось ликвидировать. Он оставил своим приверженцам пример: как жить вне политики и умереть вне оной.

Странно это – вдруг обнаружить, что ты избрал в наставники Иисуса. Но где же искать лучшего?

Осторожно: Постарайся не доводить интерес к Иисусу до крайности, иначе у тебя получится рассказ про обращение в истинную веру.

2 июня 1975

Дом на другой стороне улицы получает новых владельцев: супружескую чету его примерно лет, с маленькими детьми и BMW. Он не обращает на них внимания, пока в один прекрасный день кто-то не стучит в его дверь.

– Здравствуйте, я Дэвид Траскотт, ваш новый сосед. Знаете, захлопнул дверь, а ключи дома остались. Можно, я от вас позвоню? – И затем, поразмыслив: – А мы с вами не знакомы?

Что-то начинает брезжить в его памяти. Да, конечно, знакомы. В 1952-м Дэвид Траскотт и он учились в одном классе, в Шестом Стандартном Школы Святого Иосифа. Может быть, продолжали бы учиться вместе и в следующих, если бы Дэвид не остался на второй год. Почему остался, понятно: в шестом началась алгебра, а в алгебре Дэвид не смыслил ни аза, азы же состояли в том, что x, y и z освобождали школьников от арифметической скуки. Да и латынь оказалась Дэвиду не по зубам – в частности, сослагательное наклонение. Он даже в столь раннем возрасте отчетливо понимал, что самое лучшее для Дэвида – махнуть рукой на школу, на алгебру и латынь, и уйти в реальный мир: деньги в банке считать или продавать обувь.

Однако, несмотря на то что беднягу то и дело секли за бестолковость – порки принимались им философски, хотя время от времени очки его запотевали от слез, – Дэвид Траскотт упорствовал в учебе, несомненно понукаемый к ней родителями. Так или иначе, рубеж Шестого Стандартного Дэвид преодолел, а за ним и Седьмого, и прочих, вплоть до Десятого; и вот он, двадцать лет спустя, аккуратненький, бодрый, преуспевающий и, судя по всему, настолько ушедший в мысли о бизнесе, что, отправляясь утром в свой офис, забывает дома ключи и – поскольку жена и дети уехали в гости – не может попасть в собственный дом.

– Так чем вы нынче занимаетесь? – спрашивает он у Дэвида, движимый чем-то большим, нежели обычная любознательность.

– Маркетингом. Работаю в «Группе Вулвортс». А вы?

– Пока ничем. Преподавал в университете, в Соединенных Штатах, теперь ищу место здесь.

– Надо бы нам посидеть, поговорить. Заходите как-нибудь, выпьем, обменяемся, что называется, нотами. Дети у вас есть?

– Я тут сам в роли дитяти. Живу с отцом. Он состарился, нуждается в присмотре. Да вы входите. Телефон вон там.

Итак, Дэвид Траскотт, не отличавший икса от игрека, стал процветающим маркетологом (или как оно называется – маркетером?), а он, без труда разбиравшийся и в иксах, и в игреках, и много в чем еще, остается безработным интеллектуалом. И что это говорит нам об устройстве мира? Похоже, это со всей откровенностью говорит нам, что путь, проходящий через латынь и алгебру, не ведет к материальному успеху. Хотя, возможно, и о большем: попытки разобраться в чем-либо суть пустая трата времени;