Первый, случайный, единственный - Анна Берсенева

Глаза у Георгия были такие, что не возникало ни малейшего сомнения: сейчас он Платона убьет, и нет такой силы, которая может ему в этом помешать.

Полина и раньше замечала, что цвет глаз у него изменчивый. Она видела, что от тоски они словно подергиваются темным дымом. Иногда – кажется, когда он сердился, – в них будто всплывали стальные пластиночки, и тогда они из светло-карих становились серыми. Но сейчас… Какой там дым, какие там пластиночки! Глаза у него сделались как лезвия ножей. Ярость, стоящая в них, была такой же убийственно-прямой, как ножевые лезвия, и такой же неудержимой.

Платон вдруг рванулся – наверное, попытался высвободиться, и они оба закружились по комнате. Полина перестала видеть Георгиево лицо, но увидела, что он на секунду отпустил Платона, чуть оттолкнул его от себя и тут же ударил – так, что тот схватился обеими руками за лицо, пролетел несколько метров спиной вперед, ударился о дверь и, распахнув ее, с грохотом выпал в сени.

Она вскочила на ноги, бросилась к Георгию, чтобы удержать его, но он даже не обернулся – сделал два шага через всю комнату и тоже оказался в сенях, захлопнув за собою дверь так, что жалобно задребезжала лампа, висящая на медных цепочках.

Все это происходило в полной тишине и оттого было страшнее, чем если бы они кричали и матерились.

Полина изо всех сил толкала дверь, но открыть ее не могла: наверное, Георгий держал ее с другой стороны. Или не держал, вряд ли ему сейчас было до этого, а просто упирался в нее спиной. Наконец она услышала из-за двери голос – первые слова, прозвучавшие в жуткой тишине этой безмолвной драки. Голос принадлежал Платону.

– Ты… что?! – прохрипел он. – Оху… Из-за какой-то су… Она ж сама!..

Ответа по-прежнему не последовало. Вместо этого снова раздался грохот, потом звон – Полина вспомнила, что в сенях висят полки, на которых стоят какие-то тазы и миски, – потом сдавленный Платонов крик. В эту минуту дверь наконец поддалась, и, не рассчитав инерции, Полина вылетела в сени.

Ее глаза сразу привыкли к полумраку – наверное, от страха, да и свет ведь хлынул из комнаты, – и она сразу разглядела, что Георгий снова держит Платона за грудки и колотит его о бревенчатую стену спиной и затылком. Лицо у Платона было в крови, кровь была и на побелевших косточках Георгиевых пальцев. С посудной полки катились и валились кастрюли, дом сотрясался так, что понятно было: еще один-другой такой удар, и Платон просто размажется по бревнам.

Полине стало так страшно, что она вцепилась в рукав Георгиевой куртки и закричала:

– Егорушка-а!.. Переста-ань!..

Он обернулся, взглянул на нее бешеными ножевыми глазами. Полина надеялась, что, увидев ее, он хоть чуть-чуть успокоится. Но эффект почему-то получился обратный: лицо у него исказилось, он снова повернулся к Платону и грохнул его о стенку так, что сорвалась с крюков и сама посудная полка.

Тут только до Полины дошло, что ее вид вряд ли может его успокоить. Она словно изнутри его сейчас чувствовала, словно сама им становилась! И мгновенно, отчетливо представила, как он смотрит на нее, видит ее пылающую от Платонова удара щеку, расцарапанный, вымазанный побелкой лоб… И подбородок у нее онемел – наверное, на нем тоже остались следы от пальцев…

Но что-то надо же было делать, невозможно же было ждать, пока он убьет этого ненавистного и такого сейчас безвластного человека!

В полном отчаянии Полина схватила Георгия за локти и закричала еще громче – так, что у самой заложило уши:

– Егорушка-а!.. Пусти его, пожалуйста, пусти-и!.. Ты же его убьешь, что же с тобой тогда бу-удет?! Что со мной будет?!

Последнюю фразу она добавила просто по наитию – и, как оказалось, правильно. Георгий на мгновение замер, снова обернулся к ней, отпустил один лацкан Платонова пальто, потом коротко выдохнул и покрутил головой, словно вынырнул из-под воды.

– Не надо больше, ну пожалуйста! – чуть не плача, попросила Полина.

Второй рукой Георгий все еще прижимал Платона к стене, и казалось, что тот насажен на его кулак, как огромное насекомое на иглу. Вид у Платона при этом был жуткий: губы разбиты, кровь течет из носу…

Ни слова не говоря, Георгий подтолкнул его к двери, ведущей на улицу. Дверь, конечно, снова заело, и, пока он дергал за ручку, пытаясь ее открыть, Платон подал голос.

– Ты меня очень рассердил… – зловеще прохрипел он. – Учти, оч-чень рассердил!..

Полина по-прежнему держала Георгия за локоть, поэтому сразу, даже через плотную куртку, почувствовала, как снова каменеет его рука.

«Господи, сейчас опять!» – подумала она.

Но, наверное, Георгий привык реагировать на подобные угрозы иначе, чем обычно реагируют участники пьяных драк, заводящиеся от таких слов мгновенно. Он так и не произнес ни слова, даже какой-нибудь обычной фразы, вроде «вали отсюда», не сказал. Вместо этого он распахнул наконец дверь и, подтянув к ней Платона, последний раз ударил его. От этого последнего прямого удара тот вылетел в ледяную уличную темень, как ядро из пушки.

Хлопнула дверь, лязгнул засов.

– Егор…

Полина не знала, что сказать и что сделать. Теперь она совсем не чувствовала, что с ним происходит, и ей было поэтому страшно. А вдруг он сейчас повернется и уйдет?

– Пойдем в комнату, – сказал Георгий. – Замерзнешь.

В комнате он, не раздеваясь, сел на табуретку, прислонился головой к печке и закрыл глаза. Его руки лежали на коленях; Полина видела, как сочится кровь из разбитых костяшек.

– Егорушка, – жалобно позвала она. – Я ведь правда… Я правда сама виновата!

Она шмыгнула носом и замолчала.

– Сейчас, Полина, – сказал он, не открывая глаз. – Я сейчас.

– Что с тобой? – испуганно спросила она.

Георгий не ответил. Он молчал еще минуту, которая показалась Полине бесконечной, потом наконец открыл глаза.

– Не надо было меня останавливать, – сказал он; Полина отчетливо, физически почувствовала тяжесть каждого его слова. – Осталось же все, колом внутри стоит. Отдышаться не могу.

– Я испугалась, – тихо проговорила Полина. – Я за тебя испугалась…

– Ничего бы со мной не сделалось.

Она хотела сказать, что испугалась того, что он убьет Платона – а это так и было бы, она же видела! – но не могла вымолвить ни слова, глядя в его незнакомые глаза.

Вдруг он коротко улыбнулся, и Полина вздохнула с облегчением, хотя глаза у него по-прежнему были стального, пугающего цвета.

– Ага, не сделалось бы! Он же все-таки сильный, – вздохнула она. – Вдруг бы он тебя как-нибудь так ударил…

– Никак бы он меня не ударил. – Глаза у него чуть-чуть посветлели. – Такой меня не ударит, он только тебя может. Иди ко мне.

Полина подошла, остановилась рядом с его лежащей на колене рукой. Георгий протянул руку, коснулся ее щеки. Уголок рта у него дернулся, лицо на секунду окаменело.