Смерть в рассрочку - Борис Сопельняк

Этель Кристи свое слово сдержала. Целый год не сходили со страниц газет имена Натальи, Николая и маленького Майкла, целый год Англия следила за перепиской крючкотворов-законников с представителями общественных организаций и рядовыми англичанами. А письмо Натальи к Черчиллю было напечатано аршинными буквами во всех газетах.

«Я умоляю вас проявить жалость к несчастной женщине и бедному, обездоленному ребенку, — писала Наталья. — На Вас вся надежда. Мой муж и я всю жизнь будем работать для английского народа, и мой сын, рожденный в Англии, всегда будет в долгу перед британским правительством и добрым английским народом, которые приняли его несчастных родителей. Пожалейте нас, пошлите, если возможно, в какую-нибудь самую дальнюю, заброшенную и трудную колонию. Мы отдадим все наши силы на благо британского правительства и доброго, доброжелательного английского народа».

Самое странное, что даже после публикации этого письма, когда всколыхнулась вся Англия, находились чиновники, которые настаивали на том, чтобы выслать всю семью, или отца выслать, а мать с ребенком оставить. Были и совсем бесчеловечные предложения: отца с матерью выслать, а ребенка оставить.

Но в конце концов победил, действительно, доброжелательный английский народ: в декабре 1946-го Смоленцевым вручили английские паспорта.

МОСКВА. Кремль. Кабинет И. В. Сталина. 14 апреля 1945 г.

— Не кажется ли вам, товарищ Молотов, — говорит Сталин, — что настало время рассмотреть мартовское послание господина Черчилля? Тогда он предлагал опубликовать предупреждение немцам относительно союзных военнопленных, находящихся в их руках. Черчилль его сочинил, Рузвельт подписал. Значит, дело за мной?

— Не совсем так, товарищ Сталин, — заглянул в папку Молотов. — Рузвельт дал согласие подписать этот документ, но при условии, если согласитесь вы.

— А кто должен согласиться первым? Я? — усмехнулся Сталин. — Ну волокитчики, ну канительщики! А еще говорят, что на Западе нет бюрократов.

Вдруг Сталин как-то сник и глубоко задумался. Потом набил трубку, все так же рассеянно начал раскуривать, обжег пальцы, вздрогнул и только после этого пришел в себя.

— Рузвельта уже два дня нет в живых, — вздохнул он. — Это потеря. Это большая потеря! Когда он учился в привилегированных университетах, мы сражались на баррикадах, когда он стал сенатором, мы были на каторге, когда его назначили помощником морского министра, мы бились под Царицыным, а вот, поди ж ты, ни с кем мне не было так просто, как с ним. Благородный он был человек. Чистый и честный. И интеллигентный! Это был настоящий интеллигент, не чета некоторым! — неизвестно на кого рассердился Сталин. — Поэтому я подпишу. Раз просил Рузвельт, то подпишу. Где оно, это обращение, у вас?

— У меня, товарищ Сталин, у меня, — торопливо ответил Молотов. — Но дело в том, что Рузвельт не успел его подписать, а Трумэн… Мы еще не знаем, как относится к этому документу новый президент. Может быть, подождем? Или попросим Черчилля уточнить позицию Трумэна?

— Резонно, — согласился Сталин. — Но текст-то у вас есть?

— Конечно, товарищ Сталин. Иден прислал нам копию.

— Читайте.

— И послание, и текст обращения?

— Послание — документ частный, поэтому перескажите его суть. А по обращению пройдемся с лупой: оно будет опубликовано и станет историческим документом.

— Итак, двадцать четвертого марта я получил копию послания Черчилля на имя Рузвельта. Суть его в том, что Черчилль выражает озабоченность опасностью, которой могут подвергнуться пленные, либо вследствие хаотической обстановки, которая возникнет после краха Германии, либо в результате того, что Гитлер выступит с преднамеренной угрозой истребления пленных. Цель этого маневра — избежать безоговорочной капитуляции, а также спасти жизнь наиболее крупным нацистским гангстерам и военным преступникам.

— Он так и написал «нацистским гангстерам»? — уточнил Сталин.

— Именно так, — заглянул в документ Молотов.

— Для Черчилля это что-то новое, — усмехнулся Сталин. — В предыдущих посланиях он был куда сдержаннее… Гитлер может пойти на все, в этом я не сомневаюсь. Он может попытаться вбить клин между нами и союзниками, может расстрелять пленных, но… Гитлер в бункере не один. Едва ли его окружение откажется от попытки спасти свою жизнь. Тут-то и могут пригодиться пленные.

— Прошу прощения, но Черчилль ссылается на своего посланника в Берне, который через швейцарцев узнал о том, что немцы склонны скорее истребить пленных, чем дать возможность освободить их.

— Вы говорите, склонны? Но ведь это слово дает возможность для маневра.

— Черчилль учел и это. По данным английской агентуры, контроль над лагерями от армии переходит к гестапо и СС. Это плохо, так как гестаповцы и эсэсовцы не остановятся ни перед чем и выполнят любой приказ. Но влияние офицеров армии еще достаточно велико, и они склонны рассматривать военнопленных как заложников, то есть они могут сохранить пленных при условии получения гарантий сохранения своей жизни.

— Иначе говоря, образовалось двоевластие? Упускать такую возможность нельзя! — оживился Сталин. — Одним пообещать, других запугать, а потом… все свалить на третьих. Если информаторы у Черчилля надежные, то рассчитал он все правильно. А не можем ли мы перепроверить эти данные через наших информаторов?

— Уже, товарищ Сталин, перепроверили. К сожалению, все так и есть. Правда, с одной поправкой: лагеря, расположенные в восточных районах, стараются эвакуировать на запад.

— Понятно, — прищурился Сталин, — Так что предлагает Черчилль? Читайте.

Молотов достал письмо и начал читать.

— «Текст предлагаемого предупреждения. От имени всех Объединенных Наций, находящихся в войне с Германией, правительства Соединенного Королевства, Соединенных Штатов и СССР настоящим обращаются с торжественным предупреждением ко всем комендантам и охране, в ведении которых находятся союзные военнопленные в Германии и на территориях, оккупированных Германией, а также к служащим гестапо и ко всем другим лицам, независимо от характера службы и ранга, в ведение которых переданы союзные военнопленные, будь то в зоне боев, на линиях коммуникаций или в тыловых районах. Они заявляют, что всех этих лиц будут считать ответственными в индивидуальном порядке не в меньшей степени, чем германское верховное командование и компетентные германские военные, военно-морские и воздушные власти, за безопасность и благополучие всех союзных военнопленных, находящихся в их ведении.

Любое лицо, виновное в дурном обращении или допустившее дурное обращение с любым союзным военнопленным, будь то в зоне боев, на линии коммуникаций, в лагере, в госпитале, в тюрьме или другом месте, будет подвергнуто беспощадному преследованию и наказано.

Они предупреждают, что они будут считать эту ответственность безусловной при всех обстоятельствах и такой, от которой нельзя будет освободиться, свалив ее на какие-либо другие власти или лица».