Шрам на ладони - Елена Дубровина

А чаек из дементьевского термоса попивают не они, а Ванечка.

— Ну ты же сам понимаешь, Ген, его в детдом никак нельзя. А родственников — ноль. Помоги, а?

— Как я помогу? Я гражданскими делами не занимаюсь.

— А ты займись. Тебе пойдут навстречу, ты же теперь «шишка». Как это мне сказали — по особо важным делам!

— «Важняк», — согласился Геннадий, не сумев сдержать довольной, немного даже хвастливой улыбки.

— Во! Важняк! Ты походатайствуй от имени прокуратуры об усыновлении. Пусть он останется со мной. Будет не Кириллович, а Сергеевич. Я прокормить его смогу. И воспитать тоже уж как-нибудь. Чем я в отцы не гожусь? Высшее образование, работа неплохая и биография чиста — не судим.

Дементьев задумался.

— Там ведь скажут — холост, свободный образ жизни…

Сергей покраснел, но взгляда не отвел.

— Буду женат. И скоро.

— Что, Лина уже дала согласие?

Иван оторвался от чая и компетентно заявил:

— Пусть только попробует не согласиться.

Мужчины рассмеялись. А Ванечка сполз с кресла и смело взобрался к Геннадию на колени. Долго изучал его лицо и наконец заключил:

— Дядь, а ведь ты тоже Таракан.

Дементьев озадаченно крякнул.

— Нет, правда, — заверил мальчуган. — Только усы у тебя не под носом, а наверху.

И он провел пальчиком по кустистым, широким бровям следователя.

От этого у Геннадия внутри вдруг что-то растаяло и стало растекаться горячей нежной волной по всему телу. Так непривычно… Руки сами собой сомкнулись в кольцо вокруг ребенка, и этот вечный сухарь прижал Ванечку к себе.

«Надо будет сказать Анжелике, что роды омолаживают женский организм, — подумал он. — Может, клюнет? Вот такого бы мальчика… И еще девочку…»

— Ладно, Сережа, подумаем, — сказал он. — Усыновления не обещаю, но вот с оформлением опеки, наверное, будет полегче. До его совершеннолетия. Только учти, придется заполнить массу всяких бумажек.

— Хоть сто, хоть двести, хоть триста!

— Ну, это уж чересчур. А впрочем, лишние бумажки никогда не помешают.

— Лишь бы не детский дом… — заключил Сергей.

* * *

О Катиной смерти Ванечка скоро узнал. Но не от Сергея и Лины, а от Надежды Егоровны. Она взяла на себя эту трудную обязанность.

— Умерла — это как? — серьезно спросил мальчик, выслушав бабушку. — Она теперь где?

— На небесах. Высоко-высоко.

— Как космонавт?

— Нет, милый. Еще выше.

— А выше космоса что?

— Ангелы.

Ванечка задумался. Он видел ангелов совсем недавно в Троице-Сергиевой лавре на церковных фресках. Они были красивые, со светлыми лицами и золотыми волосами.

Действительно похожи на маму. Может, и она там была среди них, только он тогда не догадался приглядеться повнимательнее. Но она-то наверняка видела его сверху. Почему же не спустилась?

— Я никогда ее больше не увижу? — спросил он, заморгав, — вот-вот заплачет.

— Увидишь, милый. Закрой глаза — и сразу увидишь. А ну, попробуй.

Ванечка попробовал. Получилось.

— А когда-нибудь, — продолжала Надежда Егоровна, — мы все встретимся там. Обязательно.

— Да, — согласился мальчик. — И мы будем с крыльями.

Вот и все. Ни слез, ни истерики. Просто с этого дня Ванечка стал часто поглядывать на небо. Вглядывался ввысь, словно выискивая там кого-то.

А потом, не найдя, зажмуривался и стоял так, задрав подбородок. И тогда — видел. Мама была там, со светлым лицом и в сиянии золотых волос.

* * *

Надежда Егоровна настояла и на том, чтобы над Катиной могилой отслужили заупокойный молебен.

— Как это так — без отпевания? — возмутилась она.

— Мам, ты не забывай, где я в это время находился, — оправдывался Сергей.

— Ну, а этот Дементьев твой? Он-то куда смотрел? Видала я его: рассядется и пальцем не шевельнет.

— Если б не он, я бы до сих пор там сидел и еще неизвестно, чем бы все это закончилось.

— Типун тебе на язык. Ну ладно, ладно.

Окончательно примирило ее с Дементьевым то, что над могилой Кати Семеновой поставили алюминиевый крест, а не безбожную табличку.

На припорошенном снегом холмике еще лежали замерзшие цветы — со дня похорон. А вот пышного венка, заказанного «женихом», не было: роскошное синтетическое изделие с пластмассовыми розами украли те, кто и на кладбище найдет чем поживиться. Ну и хорошо: не место здесь приношениям убийцы.

Они приехали сюда вчетвером, единой семьей: Надежда Егоровна, Сергей, Ванечка и Лина.

Могила немного просела, и Грачев договорился, чтобы подвезли земли, подсыпали.

«Святой Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас», — пел священник, размахивая кадилом. И Надежда Егоровна, утирая слезы, подпевала ему. А потом к ней, уловив мотив, присоединился и Иван. И еще чуть позже — Лина.

А Сергей не мог петь, он только соглашался: да, да, пожалуйста, помилуй их всех, моих дорогих, моих хороших. И вообще всех хороших людей помилуй, Господи! Спаси, сохрани и помилуй…

Во время службы Ванечка не задал ни одного вопроса. Он молча подошел к холмику и, сняв варежку, положил на тонкий слой снега свою ладошку.

И когда он убрал руку, Сергей увидел, что снег в том месте, где была Ванечкина ладонь, протаял.

«Отпечаток ладошки, — подумал он. — Как изогнется и куда приведет она, Ванюшкина линия судьбы? Сейчас она дала излом, а дальше — путь бежит светлой, доброй дорогой».

Было тихо и пасмурно, никого не хоронили поблизости, и разносился по кладбищу лишь печальный, заупокойный распев у Катиной могилы:

«Покой, Спасе наш, с праведными рабу Твою Екатерину, и сею всели во дворы Твоя, якоже есть писано, презирая, яко благ, прегрешения ее вольная и невольная, и вся яже в ведении и не в ведении, Человеколюбче…»

Близилось Рождество. Как и положено в этот светлый праздник, все кругом казалось таинственным и значительным.

Ванечка, разинув рот, наблюдал, как с крыши маленького домика бабушки Нади спускается самый настоящий трубочист, черный-пречерный.

— Можно топить, — сказал этот сказочный персонаж знакомым голосом дяди Сережи. — Дымоход я прочистил.

Лина подбежала и прижалась к нему, чумазому:

— Трубочисты проносят счастье.

— Амазонки — тоже, — отвечал он.

Грачевы нынче принимали гостей — но прибывшие и сами трудились вовсю.