Битва при Молодях. Неизвестные страницы русской истории - Александр Гапоненко

Запорожские казаки, рисунок XIX века

Михаил Черкашенин вместе с сыном, полусотней казаков и пленниками три недели добирались до Азова. В дне пути от города отряд разбил лагерь. Все остались в укромной балке на берегу маленького степного озерца, а Данила поехал один и без оружия на переговоры с комендантом турецкого гарнизона.

Азов был крепостью, которую турки построили более века тому назад на месте разрушенного ими итальянского города Танаис, сокращенно Тана. Тана была в свое время крупнейшим перевалочным пунктом на Великом Шелковом пути из Китая, Индии и Персии в Европу. Когда турки захватили город, они запретили проход европейских кораблей через черноморские проливы и тем полностью загубили торговлю по древнему торговому пути. Город быстро захирел.

Основу города теперь составлял средневековый итальянский замок с высокими стенами и одиннадцатью мощными башнями. Внутри него располагался турецкий гарнизон из четырех тысяч янычар, и было несколько сот пушек.

Вокруг замка располагался посад, населенный разноплеменными торговцами и ремесленники. Посад окружали земляной вал, заключенный в две параллельные каменные стены, а также глубокий ров.

Данила подъехал к каменным воротам, встроенным в окружавшие посад крепостные стены, показал стражам у ворот свою охранную грамоту и сказал на татарском, что его направил на переговоры московский царь. Стражники показали ему рукой дорогу к замку, где находился командир гарнизона и сказали, что его зовут Доган, что по-русски значит сокол.

Однако на середине пути к замку Данилу случайно встретил хозяин обозной ремонтной мастерской – Фазыл. Он вскоре опомнился после того, как казак оглушил его молотком, отлежался в повозке, а потом вовремя успел сесть на коня и бежать после начала степного пожара, но перед атакой донских казаков на обоз. Бежал помощник смотрителя ханского саадака в Азов, поскольку в нем, в городской охране служил его дальний родственник. Родственник помог ему устроиться в тюрьму охранником.

Фазыл как раз шел из замка к себе домой. Он сразу узнал русского раба, наведшего на обоз отряд казаков и сообщил о нем наряду янычар, которые выполняли функцию городской полиции.

Янычары схватили Данилу, который не сопротивлялся и пытался объяснить, что он посол московского царя. Янычары-стражники татарского языка не знали и что говорил казак не поняли. Присутствовавший при аресте Фазыл ловко вырвал из рук казака царскую грамоту и разорвал ее на части, громко крича по-турецки, что эта бумага простая уловка вражеского лазутчика. Казака отвели в замок и посадили там в темный подвал.

Начальник тюрьмы доложил о пленнике коменданту. Тот допросил с помощью толмача Фазыла Данилу, выяснил, что приехавший казак хочет обменять пленных татарских мурз на русских полонян и решил, что такое важное дело должен решать сам Девлет-Гирей. Доган приказал посадить Данилу на как раз отбывавшую в Кафу галеру, чтобы оттуда его переправили в Бахчисарай. Говорить о том, что пленники находятся рядом, Данила коменданту Азова не стал, поскольку была опасность, что турки их просто отобьют силой.

Михаил Черкашенин подождал день – срок, который он оговорил с сыном, и поехал со всем отрядом к Азову. Подъехав к воротам в городской стене, он стал кричать, чтобы к нему вышел командир гарнизона.

Янычары, видя, что подъехал большой отряд казаков, вызвали своего начальника. Доган забрался на стену крепости и, через того же толмача, стал отрывисто кричать сверху по-турецки Черкашенину:

– Я комендант крепости – Доган-ага. Русского казака я отправил морем к Девлет-Гирею, поскольку он сказал, что основная часть пленников татарские мурзы. Надо будет ждать, когда придет ответ от хана.

– Пошли людей вернуть корабль, – крикнул ему снизу Черкашенин, – ведь мы приехали вести переговоры с представителем Селима II, а не с Девлет-Гиреем. К тому же, у казака была царская грамота о том, что он посол.

– Царской грамоты я не видел, – высокомерно ответил с крепостной стены Доган-ага. – И своих решений я менять не буду.

У Черкашенина потемнело в глазах при этом известии. Он вспомнил, как совсем недавно его Данила сидел вместе с Анастасией за свадебным столом в доме купца Конона, как гости поздравляли молодых, пили в их честь мед и желали долгих лет счастливой семейной жизни.

Атаман велел привести всех пленных татарских мурз и поставил их на колени в ряд напротив входа в крепость.

Шардан понял, что его сейчас казнят, и стал кричать коменданту Азова на турецком:

– Я Шардан, наследный принц Девлет-Гирея, десять лет прослужил султану Селиму II в Истамбуле. Требую вернуть русского посланника обратно в Азов и сообщить султану о предложении обменяться пленными!

Доган-ага ответил ему со стены:

– Человек, я тебя не знаю. Ты уже слышал, что я своих решений не меняю.

Шардан, еще питавший до этого надежду на освобождение, наконец-то понял, что его поход на Московское царство завершился. К несчастью, рабыня из его гарема стала женой русского посланца со странным именем Данила, как он понял из разговоров русских. От бессилия перед сложившимися так обстоятельствами принц заплакал.

Михаил Черкашенин не понял, о чем говорили между собой татарский принц и турецкий комендант, но по слезам на лице Шардана атаману стало ясно, что сына ему возвращать не собираются.

Атаман тогда выхватил саблю и отрубил голову сначала сыну Девлет-Гирея, а потом всем остальным восемнадцати знатным татарам. В живых он оставил только Ибрагим-бея.

Когда с татарами было покончено, атаман прокричал с земли коменданту, спокойно наблюдавшему за экзекуцией с крепостной стены:

– Вели вернуть корабль, комендант. Больше незачем согласовывать вопрос о судьбе пленных татарских мурз с Девлет-Гиреем. В живых остался только турецкий полководец Ибрагим-бей.

– Нет, атаман, – упрямо ответил ему через Фазыла комендант с издевкой. – Я не меняю своих решений.

Пока комендант говорил это, Черкашенин стремительно достал из саадака, подаренный ему Анастасией лук, наложил на тетиву стрелу с каленым наконечником с золотой насечкой, натянул ее, что было сил, и пустил в коменданта.

Доган-ага не стал прятаться от стрелы, поскольку знал, что пущенная из простого казацкого лука стрела так далеко не долетит. Однако лук был ханский, очень мощный и стрела, пролетев чуть не четверть версты, вонзилась с силой коменданту в грудь. После этого он уже больше никогда не смог упрямо повторять свое любимое выражение: «Я своих решений не меняю!».

Штурмовать Азов казаки не стали. Отряд у них был малочисленным, турки после смерти Доган-аги подняли тревогу. Атаман Черкашенин посадил связанного Ибрагим-бея на коня, и казацкий отряд ускакал прочь.