Дж. Д. Сэлинджер. Идя через рожь - Кеннет Славенски

И по сей день сэлинджеровский дизайн безусловно остается наиболее любимым и популярным оформлением книги в американской литературной истории. При всей своей строгости и простоте он поднимает такую волну воспоминаний и заставляет столько сердец биться быстрее, как ни один другой. Признав успешность этого дизайна, «Бентам» использовал его без всяких изменений на протяжении двадцати семи лет, пока права на издание не перешли в 1991 году к «Литтл, Браун энд компани».

В начале января 1965 года «Нью-Йоркер» начал подготовку отдельного выпуска, почти полностью отданного объемному (из 28000 слов) дополнению к серии о семье Глассов под названием «Шестнадцатый день Хэпворта 1924 года», которое окажется последней прижизненной публикацией Сэлинджера. В архивах «Нью-Йоркера» почти не содержится информации о том, кто и как принимал повесть в работу'. Весьма возможно, что судьба «Хэпворта» зависела целиком от одобрения Шона, почему повесть и обошлась без традиционного редакционного обсуждения, как ранее «Симор: Введение». Шону не впервой было испытывать судьбу, печатая становящиеся раз от разу все более необычными произведения Сэлинджера. В прошлом риск окупался с лихвой. И если эксцентричная природа «Хэпворта» несколько озадачила редактора, он мог успокаивать себя воспоминаниями о прошлых успехах. Если же кто-то еще из сотрудников журнала знал об особенностях нового творения Сэлинджера, то он по той же причине мог не особенно рьяно выступать против. В радиоинтервью 24 февраля 1997 года Уильям Максуэлл отказался комментировать реакцию сотрудников «Нью-Йоркера» на новую повесть. «Мне, пожалуй, лучше об этом не говорить, — отнекивался он. — Я всегда был, и надеюсь, и теперь являюсь другом Сэлинджера, а он не любит, чтобы его обсуждали. Поэтому мне лучше промолчать». Так что, скорее всего, никаких сомнений относительно того, печатать или не печатать «Шестнадцатый день Хэпворта 1924 года», вообще не возникало.

«Шестнадцатый день Хэпворта 1924 года» начинается обращением к читателю Бадди Гласса. Оно датировано пятницей, 28 мая 1965 года. Как и самому Сэлинджеру, Бадди сорок шесть лет. Со времени написания им повести «Симор: Введение» минуло шесть лет, а со времени самоубийства брата — семнадцать. Бадди только что получил письмо от своей матери, Бесси. Распечатав его, он обнаружил письмо, адресованное Симором своей семье еще в 1924 году. Письмо написано в лазарете лагеря Саймона Хэпворта, в штате Мэн, где Симор и Бадди проводили лето, когда им было соответственно семь и пять лет. Бадди объясняет, что никогда не видел письма раньше и поэтому представит его читателю во всей полноте. То же чувство долга, что заставило Бадди написать «Симор: Введение», теперь обязывает его полностью воспроизвести письмо Симора, написанное сорок один год назад.

С самого начала становится ясно, что читатель имеет дело с совершенно необычным ребенком. Даже те, кто знаком с характером Симора по предыдущим произведениям, не могут не прийти в изумление от его словаря и слога, каким он разговаривает с родителями. Он характеризует своего брата как «неуловимого, потешного, замечательного парнишку», поясняя, что в момент написания письма он «занят делами где-нибудь в другом месте», как это для Симора «ни забавно и ни печально». Подобный способ изъяснения поражает читателя своей претенциозностью, мудреностью и напыщенностью, особенно потому, что приписывается он семилетнему ребенку. Сэлинджер тут же пытается смягчить впечатление, позволив Симору признаться, что они с Бадди скучают по дому «просто жутко». Этот стилистический перепад не только встряхивает читателя, но и указывает на тенденцию Симора переходить от взрослого восприятия мира к совершенно детскому на протяжении всей повести. В «Шестнадцатом дне Хэпворта» нет ничего абсолютного. Каждой из высказанных в нем мыслей находится опровержение. Сэлинджер косвенным образом определяет изменчивую природу «Хэпворта» во втором абзаце, где Симор называет книжку-руководство по написанию школьных сочинений «местами бесценной, а местами — вздор собачий».

Основную часть письма Симора, писавшегося, судя по всему, урывками, составляет рассказ о событиях, происходящих в лагере. Помещенный в лагерный лазарет («я вчера сильно поранил ногу и лежу для разнообразия в постели»), Симор пользуется образовавшимся досугом, чтобы написать длинное письмо и поразмышлять о своих отношениях с Богом, с воспитателями и «солагерниками», равно как и о членах своей семьи.

Судя по тому, что пишет Симор, братья Глассы не прибились ни к одной из сложившихся в лагере группировок. У них есть только три друга: беременная жена главного воспитателя миссис Хэппи, Джон Колб, охарактеризованный как «неустрашимый и деятельный мальчик», и ходящий хвостом за Симором и Бадди маленький заика Гриффит Хэммерсмит, чья богатая зазнаистая мать разочарована, узнав, что братья — лучшие друзья ее сына. Симор жалуется своим близким на других мальчиков, которые, будучи поодиночке «солью земли», тут же забывают о своей доброте, оказавшись в компании дружков. Он сравнивает подобное устройство с устройством всего мира, выражая сожаление по поводу того, что в лагере Хэпворт, «как и всюду на этой трогательной планете, пароль — подражание и престиж — предел мечты». Действительно, лагерь Хэпворт является для семилетнего поэта-святого микрокосмосом, отражением целой вселенной.

И хотя Симор считает, что они с Бадди стараются из всех сил поладить с обитателями лагеря, разница интересов неизбежно приводит к конфликтам. Они вечно получают замечания за неучастие в общих делах. Вместо того чтобы петь у костра или заниматься уборкой коттеджа, братья куда-то ускользают, чтобы в одиночестве медитировать, читать и сочинять. В результате Симор написал двадцать пять восхитительных стихотворений за шестнадцать дней, а Бадди — шесть таких же умопомрачительных рассказов.

В результате, как и Холден Колфилд в «Полном океане шаров для боулинга», Симор жалуется, что они с Бадди в лагере изгои. Поначалу читатель склонен проникнуться к братьям сочувствием, но скоро выясняется, что причина их неприятностей не грубость других детей и не тонкая психическая организация или блестящий интеллект Симора. Симор сам признается в своей нетерпимости к духовной незрелости тех, кто находится рядом, и мы внезапно начинаем понимать: ведь это именно его снобизм отдалил их с Бадди от окружающих. Симор пытается быть снисходительным к мальчикам, так как они еще юные, но безжалостно клеймит воспитателей, признаваясь в ежедневно возникающем у него желании проломить чью-то глупую голову какой-нибудь лопаткой. Подобные признания звучат довольно шокирующе в устах провидца и богоискателя, только что вступившего в возраст, когда уже отвечают за свои слова.

Наиболее ярким примером презрения Симора к окружающим становится инцидент, из-за которого он попал в лазарет. За день до того, как Симор начал писать письмо, мистер Хэппи повел детей в лес собирать землянику. Вместе с остальными мальчиками Симор и Бадди на расхлябанной телеге, запряженной двумя лошадьми, проехали «чертову пропасть миль» в поисках подходящего места. Накануне шел дождь, и телега вскоре застряла в грязи. Мальчикам пришлось толкать ее, чтобы вытащить из канавы. Когда телега внезапно рванула вперед, острый железный штырь, торчавший из колеса, вонзился на два дюйма Симору в бедро. Мистер Хэппи тут же повез раненого обратно в лагерь на своем мотоцикле, в то время как Симор грозил ему судебным преследованием, если поврежденную ногу придется ампутировать.