Флердоранж - аромат траура - Татьяна Степанова

— Ну, какие новости, святой отец? — спросил он.

— А, какие у нас новости, — отец Феоктист горько махнул рукой. — Были у Антона Анатольевича. Очень плох он, очень… Такие удары судьбы и здоровый не выдержит, а калека-то… Я пытался поговорить с ним, я ведь обещал вам. Но он полностью как-то от всего отрешен. Словно и не слышит нас.

— Что же теперь будет со «Славянкой»?

— Не знаю, ума не приложу. Право подписи некоторых документов теперь, со смертью Чибисова, согласно их прежним партнерским отношениям, только у самого Хвощева. Он же очень далек от всего этого. А тут дело, люди, производство, проблемы, которые надо решать ежечасно. Тут хлеб, урожай… Видели, какие поля стоят золотые? Благодать божья. Скоро уборочная. Страда, как раньше в деревне говорили. А тут все сейчас брошено на самотек. Й если этот хаос продлится еще несколько дней, все здесь будет в полном упадке.

— Вы не говорили об этом Полине? Она же теперь вроде как…

— Ой, да при чем тут эта девочка? — Отец Феоктист поморщился, — Что она может изменить? Что вообще смыслит этот несчастный ребенок? Тут нужен человек, умеющий и знающий, организатор, хозяин. Человек, который заставит людей работать добросовестно; как раньше, который запустит заново весь этот сложный механизм.

— Вы очень близко к сердцу принимаете здешние проблемы.

— А как же иначе? — Отец Феоктист всплеснул руками, отчего широкие рукава его коричневой рясы стали похожи на крылья. — От существования «Славянки» напрямую зависим мы все. Это настоящее и будущее моих прихожан. Это работа, заработок, это электричество, уголь, газ, дрова на зиму.

— Святой отец, вы меня, конечно, извините, но вопрос этот я вам задать обязан — у вас самого в агрофирме есть имущественные интересы?

— У меня был только один интерес. Твердое обещание Чибисова пожертвовать деньги из доходов нынешнего урожая на дальнейший ремонт и благоустройство храма.

— Только это?

— Да. А что вы хотите сказать этим своим вопросом, а?

Колосов не успел ответить. Дверь приемной распахнулась, и вошел Александр Павловский. Он кинул взгляд на траурное фото в цветах. Поздоровался за руку с отцом Феоктистом и Колосовым. Он держал себя очень спокойно и уверенно. И о цели своего прихода не говорил. Вроде бы цель эта и так была понятна — дань уважения и соболезнования. Соседский долг.

— Видел вашу коллегу, — очень вежливо сообщил он Колосову, — утром она была у нас на ферме. Она сказала, вы задержитесь здесь до похорон?

— Да, задержусь, — ответил Никита. — Может, и дольше пробуду, смотря по обстоятельствам.

Павловский сочувственно кивнул: ну, ну, конечно, конечно. В приемную заглянул главный агроном. Увидел Павловского и тут же увел его к себе в кабинет. Колосов видел, как в коридоре Павловский быстро прошел мимо Кустанаевой. Она стояла у окна, курила в полном одиночестве. И в приемную, которая в недалеком прошлом была отделана, меблирована и декорирована сообразно ее собственному вкусу, даже не заходила. Как чужая.

Встретились в опорном пункте — и Катя вновь заметила в Колосове перемену. К счастью, перемена эта была к лучшему. Никита весьма деятельно совещался с Трубниковым по поводу агрофирмы и затем отослал его понаблюдать за домом Чибисовых. Катя чувствовала: его крайне взбудоражил неожиданный визит Павловского в офис «Славянки». Она прикинула — получалось, что Павловский поехал в Большое Рогатово сразу же, как закончилась погрузка скота на ферме, как только они расстались, хотя до этого, судя по его вялым репликам Туманову, ехать никуда вроде и не собирался.

Однако ее занимал сейчас не этот факт, а кое-что другое.

— Никита, ты серьезно считаешь, что наблюдение за домом даст что-то новое?.-спросила она осторожно.

— Не знаю — новое, старое. Я просто хочу знать, что там происходит сегодня, завтра, послезавтра. Кто приедет к наследнице всего хозяйства, с какими делами… И послушай, — Колосов круто обернулся к ней, — что ты сегодня с самого утра все вопросы мне какие-то с подколами задаешь?

— С подколами? С какими подколами? — Катя сделала вид, что даже обиделась. — Ты нервный какой-то сегодня, что с тобой?

— Я двадцать раз тебе сказал — ничего.

— А у меня такое чувство, словно все, что ты сейчас нам тут с Николаем Христофоровичем говорил, — для тебя неважно. Просто всем этим ты стараешься отгородиться от…

— От чего я стараюсь отгородиться? Что за ерунда! Катя смотрела на него — злится. Ох, злится, как всегда, когда знает, что не прав.

— Ты мне ничего не хочешь рассказать? — спросила она. — Так, между строк, по секрету?

Колосов взглянул на нее и…

Нет. То, что произошло ночью, он хотел вычеркнуть из памяти. Он никогда никому этого не сказал бы, потому что сейчас, при свете дня, после самой обычной, согревающей душу своей реальностью и маразмом милицейской рутины — всех этих допросов в сумрачных сельских ИВС, пререканий со следователем как всегда считающим себя умнее и круче, он совершенно не был уверен, что вчера вообще что-то было. Что он видел нечто, испытав при этом чувство, очень похожее на страх.

Он подумал и о том, что не зря, видно, в списке врачей ежегодной диспансеризации, обязательной для каждого сотрудника милиции, числится психиатр. Коллег, проходивших диспансеризацию перед очередным отпуском, каждый раз эта и раздражало, и забавляло. А вот оказалось, что псих-доктор-то и нужен в некоторых случаях даже начальнику отдела убийств, когда после двух граненых стаканчиков водки ему вдруг привидится в ночи этакий глюк на палочке. Но одно он знал твердо: об этом ни при каких обстоятельствах он не расскажет никому и никогда.

— Ладно, не хочешь — как хочешь, — сказала Катя, — вернемся к нашим баранам. Так что же мы будем делать дальше?

— Пока ждать, — ответил он; чувствуя невыразимое облегчение от того, что разговор их снова вошел в обычное русло.

— Опять ничего другого не остается, надоедать начинает. — Катя задумчиво смотрела в зарешеченное окно опорного пункта, за которым по шоссе проносились редкие машины. — Как тебе сегодня показалась Островская?

— Ничего, вроде в норму пришла. Повторила свои вчерашние показания полностью. Результаты экспертизы готовы. Шее одежде кровь второй группы, как у Чибисова. Пробы из-под ногтей аналогичные. Как ни крути, а это реальная улика.

— Да, улика, — сказала Катя, — но все-таки, когда вы ее отпустите?

Он усмехнулся:

— Опять подкол. И что ты все сегодня в меня булавки втыкаешь? Ты вот ко мне пристаешь, а, между прочим, я тоже заметил — ты с фермы какая-то такая вернулась. Загадочная. Вещь в себе.

— Там сегодня телят увозили на бойню, — сказала Катя. — Знаешь, они там все такие деловые на этой ферме. И он тоже такой деловой… такой скотопромышленник… Все же я никогда не думала, что он после всего станет мясником.