Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933 - Ричард Дж. Эванс

Новая политическая позиция армии нашла выражение в назначении Гинденбургом, действовавшим в первую очередь по совету старших офицеров, включая Шлейхера, преемника Мюллера на пост канцлера. С самого начала не было попыток образовать правительство, которое бы полагалось на демократическую поддержку партий, представленных в рейхстаге. Вместо этого предполагалось учредить «правительство экспертов» с намерением избежать прений в рейхстаге благодаря праву Гинденбурга принимать решения на основе чрезвычайных полномочий. Разумеется, сфера использования чрезвычайных полномочий была ограничена, и многие решения, в первую очередь принятие бюджета, должны были согласовываться с рейхстагом. Были приняты меры, которые помогли сделать так, что подобные действия не были восприняты как свидетельство перехода к авторитарному режиму правления. Новое правительство включало таких известных политиков рейхстага, как Йозеф Вирт, бывший рейхсканцлер от центристской партии, Герман Дитрих от демократов (переименованных в Государственную партию в июле 1930 г.), Мартин Шиле от националистов, Юлиус Куртиус от Народной партии и Виктор Бредт от небольшой Экономической партии. Но в нем не было социал-демократов, которым Гинденбург и его советники не хотели вверять чрезвычайные полномочия. А без социал-демократов у него не было поддержки парламентского большинства. Однако, казалось, это больше никого не волновало.

Руководителем нового правительства стал человек, назначение которого рейхсканцлером позже оказалось роковым решением. На первый взгляд, выдвижение Генриха Брюнинга, родившегося в 1885 г., на пост рейхсканцлера было, с точки зрения демократов, разумным. Руководитель фракции центристской партии в рейхстаге, он представлял политическую силу, которая больше, чем какая-либо другая, была опорой парламентской демократии в Веймарской республике. Однако уже во время его назначения центристы под влиянием своего нового лидера прелата Людвига Кааса склонялись к более авторитаристской позиции и больше сосредотачивались на защите интересов католической церкви. Более того, сам Брюнинг был крайне ненадежным сторонником веймарской демократии. В прошлом военный офицер, он был шокирован ноябрьской революцией и оставался стойким монархистом всю свою жизнь. В своих мемуарах он называл восстановление монархии своей главной задачей после занятия поста канцлера. Однако таким образом он скорее пытался продемонстрировать связность своей политической карьеры, которая, как и у многих других политиков того времени, в основном определялась текущими задачами[606]. Несмотря на внутреннее убеждение, что возврат к бисмарковской системе будет лучше для всех, он не имел подробного плана по восстановлению монархии, не говоря уже о возвращении кайзера на престол. Тем не менее в его сердце царили авторитарные инстинкты[607]. Он планировал реформировать конституцию, сократив полномочия рейхстага и совместив посты рейхсканцлера и прусского министра-президента, таким образом ликвидировав доминирование социал-демократов в крупнейшей земле Германии. У Брюнинга не было достаточной поддержки со стороны Гинденбурга, чтобы реализовать эту идею, но она оставалась на повестке дня, доступная для любого, кто был готов ее воспринять. Брюнинг также начал ограничивать демократические права и гражданские свободы[608]. В марте 1931 г., например, он предпринимал решительные меры по ограничению свободы прессы, особенно когда та печатала критику его собственной политики. К середине июля либеральная Berliner Tageblatt («Берлинская ежедневная газета») сообщала, что по всей стране закрывалось до ста газет каждый месяц. В 1932 г. коммунистическая газета «Красный флаг» запрещалась чаще одного раза в три дня. Свобода прессы была серьезно скомпрометирована задолго до прихода к власти нацистов[609].

Таким образом, в результате именно Брюнинг начал разрушение демократических и гражданских свобод, которое с таким энтузиазмом продолжилось при нацистах. Некоторые утверждали, что его изрядно критиковавшаяся экономическая политика во время кризиса была частично нацелена на ослабление профсоюзов и социал-демократов, двух основных сил, которые поддерживали веймарскую демократию на плаву[610]. Если говорить точно, Брюнинг не был диктатором, а его назначение не означало конец веймарской демократии. Брюнинг не добился бы своего высокого положения в центристской партии, не став знатоком политического расчета и маневра и опытным человеком в создании политических коалиций и альянсов. Он заработал хорошую репутацию как специалист по финансам и налогам, а в 1930 г. отчетливо чувствовалась необходимость иметь у руля человека, умеющего принимать решения в таких зачастую весьма сложных технических областях. Однако после 1930 г. пространство для маневра стремительно уменьшалось, не в последнюю очередь из-за его катастрофических политических просчетов. И даже его самые верные защитники никогда не считали его харизматичным или вдохновляющим лидером. С суровой внешностью, замкнутый, непроницаемый, склонный принимать решения без достаточных консультаций, отрицавший силу красноречия, Брюнинг не был человеком, который мог бы завоевать поддержку массового электората. Его все более страшили экономический хаос и политическое насилие, ввергающие страну в кризис, масштабы которого превосходили даже кризис 1923 г.[611]