Аргентина. Лейхтвейс - Андрей Валентинов

Ослик взглянул настолько выразительно, что Дикобраз устыдился.

Омерта!

* * *

Дверь открыл сам подеста. Взглянув белыми круглыми глазами, дернул горлом, ухватил воздух губами.

– Д-дуче… Дуче!!!

7

Лейхтвейс, отхлебнув кофе, отозвался без особого азарта.

– Дуче? И что на этот раз?

Цапля упала в кресло, пододвинула чашку поближе.

– На этот раз, вероятно, расстреляют. Его, Бенито Муссолини. Допрыгался, макаронник.

Если Лейхтвейс и удивился, то не слишком. Для совещания в Семеновском нужен повод? Вот и повод. Шашечки выстраивались в ряд.

– Неужели неинтересно? – поразилась Неле, доставая сигаретную пачку. – А я по этому случаю даже закурю. Уверена, наши сработали.

Щелкнула зажигалкой, затянулась, выдохнув сизый дым.

– Это ведь Дуче об Антигитлеровской коалиции толковал? Вот и вспомнили. Летел в Испанию, в Мадрид, к генералу Санхурхо, а над морем, неподалеку от побережья, самолет перехватили. Дуче, конечно, с сопровождением был, но не помогло. Другие машины посбивали, а его «Капрони» зажали в «коробочку» и посадили на «красной» территории. А дальше – под белы ручки и в подвал с решетками. Республиканцы, естественно, заявили, что их летчики постарались, но им никто не поверил. Берлин заявил, что это англичане, Лондон – что французы. А я думаю, ребята из «Кондора» работали, недаром газеты пишут, что легион в Польше на маневрах. Странно, что так близко, могли бы и на Аляску отправить.

– Все Дуче любят, всем он дорог, – рассудил Лейхтвейс. – А если по-русски: умер Максим, ну и черт с ним.

– Тебе все равно?

Он дернул плечом.

– Моя работа – нынешней ночью. И не надо, Неле, намекать. Не все равно итальянцам, которых Муссолини довел до ручки. Я – русский, пусть и с немецкой фамилией. Мне не все равно, что происходит у меня дома, здесь в Москве! Ты считаешь меня наемным убийцей, считай и дальше. А я все-таки достану этого… Который в пяти машинах.

Девушка, затушив сигарету, встала, подошла к стоящему на подоконнике патефону. Взяла пластинку, верхнюю, из стопки.

– А что если я поставлю танго?

8

Князь прикрыл рюмку ладонью.

– Не буду, и вам, синьор Гамбаротта, не советую. Очень скоро в Матере живые станут завидовать мертвым.

Красное вино плеснуло на скатерть. Подеста поставил бутылку, потер ладонью лицо.

– А что я могу сделать? Карабинеры мне не подчинены, народ меня, фашиста и представителя власти, ненавидит. Дуче наверняка расстреляют – и меня следом. Да что я вам говорю, князь! Вы же и есть – главный заговорщик.

Дикобраз усмехнулся.

– Не главный. Если по-военному, начальник оперативного отдела главного штаба. Сценарист! Через несколько часов в стране будет создано правительство Национального Единства. Хотите оправдаться перед трибуналом, действуйте. Спасите город!

Подеста встал из-за стола, взглянул невесело.

– А я действую. Вчера послал в Рим подробный доклад про весь этот заговор. И про нашего бригадира, и насчет призраков, и про то, что они трупы убитых на кладбище прячут – зарывают в чужие могилы.

– Подселяют не в срок, – кивнул князь. – А про то, что из Рима всем этим и руководят? Вас бы, синьор Гамбаротта, не помиловали в любом случае. Могли бы даже на цепь посадить – в Водяном дворце. Кстати, там в стену вмурованы людские кости. Их надо захоронить, иначе Матере покоя не будет. Но это потом, а сейчас – действуйте!

Джузеппе Гамбаротта, пройдя к столу, достал из ящика пистолет в кожаной кобуре и две пачки патронов.

– Водяной дворец? О нем только слышал, меня к этой тайне не подпустили. А вот в нижних подземельях, под горой, бывал еще в детстве. Играли с друзьями в разбойников. Там есть выходы у самого кладбища.

– Поэтому пса видят сразу в разных местах, – вспомнил Дикобраз. – Что будете делать, синьор Гамбаротта?

– Исполнять свой долг. Прикажу всем, чтобы заперлись в домах и не выходили на улицу. А сам встречу бандитов. Пусть вначале переступят через мой труп.

Алессандро Руффо ди Скалетта поглядел на фашиста с невольным уважением. Се человек! Только план уж больно плох. Переступят – и дальше пойдут.

– Нельзя запираться. Все мужчины должны собраться на площади. Позовите Луиджи Казалмаджиоре и его родичей. Люди могут вам не поверить, зато поверят им. Пусть вынесут флаги цехов и городское знамя, все должны увидеть, что мы не боимся, и Матера жива. Если уж поднимать мятеж, то всерьез. А с бандитами я поговорю сам.

Подеста долго молчал. Смотрел в окно на пустую площадь, сжимал и разжимал крепкие кулаки. Наконец обернулся.

– Одного не понимаю, синьор Руффо. Вам-то какое дело до наших бед? Матера для вас – просто тюрьма без стен. Вы хотите рискнуть жизнью, вместо того, чтобы просто бежать. Почему?

Дикобраз, бывший берсальер, улыбнулся.

– А мне очень нравится этот город.

9

…Последние шаги салиды – шестой, седьмой… Восьмой!.. Resolucion natural! Музыка стихла, и Лейхтвейс, отступив назад, отдал поклон – резко, под ритм умолкнувшего танго.

Партнерша не ответила, так и стояла ровно, не опустив головы. Наконец, неохотно разомкнула сжатые губы.

– Пьятерочка с мьинусом. Зубрилька!

Он и не думал обижаться, привык. Девушка же, подумав немного, пояснила, уже по-немецки:

– Танго – не только выученные шаги и фигуры. Танго – прежде всего мужчина, который тебя обнимает. Мужчина – а не мальчик из выпускного класса.

Мальчик из выпускного, согласно кивнув, присел за стол.

– Кто бы спорил, Неле. Настоящий мачо должен быть свиреп, волосат и вонюч. Тогда он действительно – адреналин…

– Это лучше, чем проснуться утром, посмотреть на соседнюю подушку и подумать: а что я здесь делаю?

Цапля тоже присела, потянулась к сигаретам.

– Еще одну, пожалуй. Не хочется тебя еще раз огорчать…

Щелкнула зажигалкой, откинулась на спинку кресла.

– Поэтому спрошу о другом. Лейхтвейс – это кто?

Вот теперь он действительно удивился.

– Ну… Генрих Лейхтвейс, гоф-фурьер герцога Нассау. Его оклеветали, избили плетьми, опозорили, его девушку заключили в тюрьму. И Лейхтвейс начал мстить герцогу и его приспешникам… Рейнский Робин Гуд!

Цапля усмехнулась:

– А кто его месть оплачивал? Чья разведка? Это я, как ты догадался, с подходцем. Давай расскажу историю про человека, которого ты хорошо знаешь. Догадался? Про Веронику Оршич.