За пять минут до ядерной полуночи - Александр Витковский

Больше всех свое недовольство выражал кок Петька.

– И нужны они нам? – гундел он. – Ну как лавровый лист в молочном супе…

Впрочем, его можно было понять. Ведь готовить теперь приходилось на чуть ли не вдвое увеличившееся количество едоков. Кораблин внял камланиям Маэстро и отрядил на камбуз в помощь коку одного из моряков.

Утром капитаны и команды двух судов распрощались, пожелав друг другу семь футов под килем, попутного ветра, чистого горизонта, и сухогрузы разошлись.

– Ну что, Александр Васильевич, ложимся на прежний курс… – не то спросил, не то проинформировал Кораблин.

– Ну так да, в облике «Летучего голландца»… Самое интересное, что для всех на Большой земле мы до сих пор остаемся в пиратском плену и никто не знает, где мы находимся. По этому поводу большой шум стоит. Представляешь, огромное судно исчезло и находится неизвестно где…

– А мы вот тут стоим, безымянные герои, и никаких пиратов…

– Да уж, безымянные… Кому нужно, тот все знает про ваше геройство… Но я никогда не думал, что в открытом море так легко в прятки играть…

Об обмене грузом Куздрецова заранее проинформировали еще в Москве, и сейчас, после ухода контейнеровоза, увозившего системы ПВО для Ирана, он, действуя по инструкции, вскрыл секретный пакет, переданный ему под роспись капитаном только что отвалившего от борта судна, и, ознакомившись с его содержанием, был явно озадачен. Его информировали, что в контейнерах находятся комплексы крылатых ракет «Клаб-К» для выполнения особо важного секретного задания. Что это за оружие? Зачем оно здесь? Для чего? Какое еще важное и секретное задание?

Старший воинский начальник ракетчиков полковник Алексей Владимирович Путилов сугубо конфиденциально доложил Куздрецову и Кораблину, что на подходе к иранскому побережью будут проведены… боевые стрельбы из «Клабов», но время ракетных пусков и координаты цели ему будут переданы командованием в самый последний момент.

– Теперь понятно, для чего мы стали «невидимками», – проворчал капитан. – Как всегда, мудрят наши начальники. А что потом? – не удержался он от назойливого, дятлом долбившего голову вопроса.

– Не могу знать, – по-военному коротко ответил офицер. – Думаю, что соответствующие инструкции и распоряжения мне, да и вам будут переданы позже.

«Вот те на!..» – мусолил в мозгах новый поворот событий Александр Васильевич. Всего несколько минут назад в беседе уже с глазу на глаз Путилов охотно рассказал ему о мощности, дальности и точности этих крылатых ракет, и теперь, как ни крути, но выходило, что цель ракетного удара находится где-то на территории Ирана?! Куздрецов отказывался понимать и верить этому. В чем здравый смысл этих действий? Ну, хорошо: думая, что на судне закупленные системы ПВО, иранцы пропустят сухогруз в свои территориальные воды, даже полагая, что на борту кроме экипажа еще и пираты. Пусть даже ракетчики произведут успешный пуск своими «Клабами». А что в результате? Ведь буквально через несколько минут после ракетного удара иранские военно-морские силы и береговые системы обороны в пух и прах разнесут их посудину.

Александр Васильевич вдруг ощутил себя последней, самой мелкой шестеренкой в огромном механизме, выполняющем какую-то большую и, наверное, очень важную и нужную работу, однако мало кто знает ее конечную цель. Но каждый винтик, каждая гайка должна выполнить свою маленькую задачу во имя общей стратегии, которая известна лишь немногим. И ничтожный сбой в любом, даже самом слабом и ничтожном звене может привести ко всеобщему краху.

Он вспомнил горький рассказ своего деда-фронтовика о том, как его, молодого лейтенанта, только что окончившего краткосрочные курсы, поставили командовать усиленной ротой и, не обеспечив ни должной артподготовкой, ни даже минимальным вооружением и боеприпасами, бросили на лобовой штурм прекрасно укрепленных фашистских позиций. Выполняя приказ, он вел своих плохообученных бойцов-новобранцев в атаку, кляня на чем свет стоит, в хвост и в гриву свое тупоголовое командование, бросившее на верную погибель десятки людей – молодых и старых, холостых и женатых, бездетных и имеющих семерых по лавкам. Положив в чистом поле едва ли не всю роту, он так и не взял тот проклятый рубеж глубоко эшелонированной вражеской обороны и сам получил тяжелое ранение. Кто его вытащил из-под огня и как оказался в госпитале, он не помнил. Но через несколько дней, придя в себя, услышал, что на их участке фронта враг полностью разбит в результате искусного обходного маневра основными силами. А атака его роты была даже не разведкой боем, а отвлекающим, заранее обреченным на провал ударом с целью дезориентировать противника, заставить его перебросить на этот участок основные силы и отвлечь внимание от направления главного наступления. И всю оставшуюся жизнь дед мучился, раздираемый чувством долга, связанным с необходимостью выполнить боевой приказ, и совестью, которая грызла его за собственную вину в гибели многих и многих людей, которых именно он, как на заклание, поднимал и вел на верную смерть. И уже в мирное время, отмечая святой День Великой Победы, он каждый раз с гордостью надевал свои воинские награды, которыми был удостоен за личный героизм и мужество, и никогда не носил свой первый орден, который получил за тот страшный бой. Через много лет после окончания войны, когда с военными почестями хоронили ветерана-фронтовика, на красных бархатных подушечках, отороченных черным крепом, были все награды – и военные, и мирные – кроме той. А перед тем, как накрыла гроб тяжелая крышка, отец Саши что-то вложил во внутренний карман парадного военного мундира, в который был обряжен покойник.

– Папа, что это? – спросил тогда внук.

– Орден… – ответил отец, – тот самый… Незадолго перед смертью отец сам попросил меня так сделать… Не знаю, может, на том свете вернуть награду кому-то хочет, а может, вину, грех свой решил с собой в могилу унести… навсегда… чтоб в нашей семье не осталось и памяти о той боли, которую он всю жизнь, будто каиново ярмо, на себе тащил…

Но память осталась…

– Слушай, Александр Васильевич, – из грустных воспоминаний чекиста вывел голос капитана. – Сам-то ты что думаешь по поводу всего этого? – И кэп мотнул головой в сторону нового груза. – Уж не воевать ли с Ираном мы решили?

– Да хрен его знает… Абсурд какой-то, – невесело проскрипел в ответ Куздрецов.

Они помолчали, глядя на солнце, которое уже по пояс забрело в океан, на облака, сквозь которые кое-где еще пробивались косые лучи. Еще немного, и небесная вата украдет последний вечерний свет, застелет океанский простор темнеющей мглой. Есть в сумерках какая-то обреченность и безнадега. Умирает день с его радостями и печалями, приходит ночь – черная, будто каменная, с провалом в сон – в никуда.

– Кстати, Борис Николаевич, а наш иранец уже в Москве, – сказал Куздрецов. – В момент вояки его туда доставили, я и не ожидал, что так быстро получится…

– Да, и наших раненых мужиков подштопали. Жить будут. Мне сегодня об этом сообщили.

Тайна новых контейнеров уже через несколько часов перестала быть секретом и для команды. Вояки в гражданском стали вскрывать свои контейнеры, и изумленная палубная команда, ненароком следившая за гостями, увидела, раскрыв от удивления рты, полностью укомплектованные ракетные установки, практически готовые к запуску.