Милый Ханс, дорогой Пётр - Александр Миндадзе
Шрифт:
Интервал:
Подоспела дюжая билетерша, не без труда оторвала от Павла Сергеевича потерявшего голову поклонника. Она тащила его в сторону, подальше от сцены, а старик махал прощально и не бормотал уже – кричал:
– Горжусь, люблю! Павел Клюев, браво!
В поздних сумерках шел по дорожке к дому, насвистывая и взмахивая вдруг руками, но вот будто споткнулся и замер, увидев свет на втором этаже. “Мария, Маша!” – пробормотал Павел Сергеевич. И все стоял, задрав голову, глядя на освещенные окна. Потом побежал к клумбе. Рвал цветы без разбора, ломал стебли.
С букетом поднялся на крыльцо.
В гостиной за столом сидели сын Павла Сергеевича, невестка с внуком на коленях. Увидев деда, мальчик захлопал в ладоши. Павел Сергеевич и впрямь стоял в дверях торжественно, как на подмостках.
– Я всё знаю! – сказал он весело.
– Что ты знаешь?
– Там свет в кабинете.
– Да.
– Догадался я, догадался! Мать приехала. Конспираторы!
Сын с невесткой молчали таинственно, переглядывались, и Павлу Сергеевичу эта игра надоела. Он взбежал вверх по лестнице, распахнул дверь и застыл на пороге кабинета: в кресле за письменным столом, лицом к нему, сидел старик Гундионов.
Он здесь, в его доме. В его кабинете. В его кресле. Храпит, раскрыв рот. Снизу из гостиной слышны голоса, звенит посуда, а здесь, в кабинете на втором этаже, тикают на стене часы, но храп Гундионова более реален, он возвращает к жизни: нет, не видение это, не исчезнет гость в кресле с запрокинутой головой, он уже просыпается, трет глаза и зевает, смотрит украдкой из-под опущенных век…
Павел Сергеевич поспешил прикрыть дверь и снова спустился в гостиную.
– Он кто? – спросил сын.
– Никто. Гость.
– Старый твой друг. Так представился.
– Пожалуй. Да.
– Малость не в себе, по-моему.
– Ошибаешься.
– Тем более интересно! – заметил сын. – Пойду, говорит, к себе в кабинет. И пошел. К себе. Мы выразили легкое недоумение. Но он сказал, что это его дом.
– Так и есть, – отозвался Павел Сергеевич.
Сын с невесткой уже не переглядывались, смотрели на него с удивлением. И он продолжал удивлять.
– Это его дом, так и есть.
– В смысле мой дом – твой дом?
– В смысле дом ему принадлежит. Соберите-ка на стол, ребята.
– Не понимаю, – сказал сын.
– Не надо все понимать. Соберите на стол и уходите. Оставьте нас вдвоем.
– Ну, рассказывай. Как живешь?
– Хорошо живу.
– Вижу. Полтинник набежал?
– Вот-вот будет.
– Звание дают?
– Послали документы.
– Таланты в тебе открылись. Кто бы мог подумать.
– Не говорите.
– За это стоит выпить. Будь здоров, Паша!
– И вы, Андрей Андреевич!
– А меня вспоминал? – спросил гость. Подмигнул, почувствовав заминку. – Понял, понял! А первые годы еще с праздниками поздравлял, не жалел открыток!
– Жизнь, знаете, закрутила.
– Да понял я, не оправдывайся. Какая радость вспоминать? Ты ведь не любишь свое прошлое. Но прошлое сделало твое настоящее, не забудь.
– Всегда помню.
– Я поживу у тебя несколько деньков. Не очень стесню?
– Что вы, что вы.
– В баньке спину потрешь, а? Чайку заваришь, как я люблю? Спать уложишь? Не слышу ответа!
– Да, да, да! – отозвался Павел Сергеевич.
Гость улыбнулся и придвинул тарелку. Некоторое время поглощен был трапезой. Павел Сергеевич глаз с него не спускал, ждал. И дождался.
– Ну? Читаю в твоих глазах вопрос. Хочешь спросить – спроси.
– Спросил, считайте.
– Зачем я приехал? Повидаться, Паша. Соскучился. Хотя, конечно, приехал не на прогулку.
– Догадываюсь.
– Полной радости нет. Что-нибудь всегда найдется, ты ж знаешь. Не одно, так другое.
– В чем дело?
– Да огорчил тут один из ваших мест. Написал на меня бог знает что!
– Это кто же?
– Ну кто меня всю жизнь преследует? Он и написал.
– Брызгин! – выдохнул Павел Сергеевич. – Брызгин… Жив?
– Жив, пока я жив, – усмехнулся гость. – Мой черный человек, видно. Помнишь, как он стерег меня и как сам погорел в один день. С тех пор открыто копает, не знает, за что зацепиться. Сейчас вот с этой автокатастрофой столетней давности, в которой башку расшиб. Вроде я причастен, организовал ему, представляешь? А там водитель его сам организовал по неопытности, уже отсидел свое, вышел, столько воды утекло! Нет, снова-здорово, и ведь опять без толку. Совсем сдурел на старости лет!
– Да.
– Что – да?
– Чепуха, – сказал Павел Сергеевич. – Слишком сильно головой ударился.
– Не без того, конечно, – согласился гость. – Помнишь ведь, сколько его в этой самой больнице держали, с каким диагнозом. Помнишь? Но на почерке не отражается, видно.
– Да, неприятно.
– Ты б нашел его, что ли. Успокоил.
– Это как?
– Раньше ты знал как. Умел.
– Я уже не помню, Андрей Андреевич.
– Я помню, – улыбнулся гость. – Разве забудешь? Для тебя же нет невозможного, Паша. И друзей ты в беде не бросаешь, знаю! Так ведь?
– Да, то есть нет, – выдавил Павел Сергеевич.
– Не слышу ответа!
– Нет, не бросаю.
Гундионов кивнул, поклевал носом, откинувшись в кресле. Очнулся.
– Такая моя печаль. Ну? А где ж Мария, супруга твоя?
– Сейчас в санатории.
– Что такое?
– Ничего особенного. Вроде нервы. Так называется.
– Это как раз особенное, – заметил гость. – Все такая же красавица? Ай да Маша! А парень ваш совсем взрослый. Студент?
– На философском.
– Ого! Помогает осмысливать?
– Еще как.
– И еще внук Павлик в твою честь.
– Точно.
– Хорошая жизнь, Паша.
– Да. Есть что терять.
– Зачем терять-то?
– Ну, отдавать долги, платить за прошлое, – усмехнулся Павел Сергеевич.
– Платить надо, но недорогой ценой! – пробормотал Гундионов, стремительно и на сей раз безвозвратно проваливаясь в сон.
Заснул, захрапел. А Павел Сергеевич все сидел, смотрел на гостя, еще чего-то ждал. И вот Гундионов, будто не сам он, а организм его, исторг вдруг клич, капризный и властный:
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!