Ветер. Ножницы. Бумага - Нелли Мартова

Ей вдруг стало не по себе. Что с ним, интересно, сделает Магрин? Надо в этом разобраться, каким бы противным ни был Таракан, но, может быть, что-то можно для него сделать? Иначе получится, что к ней обратился человек, которому больно, а она его не просто оттолкнула, а можно сказать, сдала в компетентные органы. Тьфу ты, он же хотел отобрать у нее любимую квартиру, приперся к ней жить, а она его спасать собралась неизвестно от чего! Однако, стоило ей начать думать о том, как бы ему помочь, в глубине просыпалась такая радость, что хотелось подпрыгивать, словно и в самом деле внутри мячик завелся. Кристофоро Коломбо, да у нее так скоро крыша совсем поедет! Нашлась тоже мать Тереза. Надо отвлечься, заняться какими-нибудь делами. Она вскочила, принялась наводить порядок в квартире.

И все-таки, чем та, другая девушка лучшее нее? Посоветоваться бы еще с кем-нибудь, кто понимает во всех этих скрапбукерских делах. Но с кем? Остается только одно – грязный вонючий клоун в ее альбоме. Хорошо, что в этой квартире остались кое-какие материалы, а ножницы и альбом она всегда носит с собой, не расстается ни на минуту.

До двух ночи Инга вырезала, клеила, рисовала, наконец, страница была готова. С десяток секунд у нее кружилась голова, а потом возникла знакомая рожа в шляпе и мрачно спросила:

– Привет, золотая! Где мои конфеты?

Холодный белый асфальт под ногами казался мягким. Снег покрывал улицы скользкой клеенкой, пока еще прозрачной, но уже не тающей. Скоро ноябрь, наступает самое унылое время года, когда утром уходишь на работу еще в темноте, а вечером возвращаешься уже в темноте. Ничто на замерзающих серых улицах не радует глаз, только и остается, что разглядывать витрины. От работы до дома, если идти пешком, примерно сорок минут и сорок восемь витрин.

Четыреста восемьдесят три шага нужно сделать, чтобы пройти первый квартал от работы в сторону дома. Но сначала – одиннадцать ступеней, чтобы подняться с цокольного этажа, где находится отдел выпуска, и восемь ступеней, чтобы спуститься с крыльца.

Софья теперь все кругом считала, как козленок из мультфильма. Сколько оборотов ключа нужно сделать, чтобы открыть дверь в кабинет. Сколько мужчин в офисе носят костюмы, а сколько – свитера. Сколько раз за день Олечка открывает книжку, сколько листьев у цветка Ванды, сколько раз в день Фанис произносит «йоханый бабай». Всю ее голову заполнили цифры – десятки, сотни цифр, так много, чтобы не осталось места ни для чего другого.

Она навела в делах идеальный порядок. Расходные материалы учитывались до каждого листа бумаги, до каждого грамма тонера. Заявки на размножение и накладные листы были разложены по папкам. Журналы выдачи велись с маниакальной педантичностью, без прочерков и сокращений. Достоевский не смог бы придраться, если бы захотел. Но Софье было все равно, она перестала остро реагировать на чужое вранье, больше не бежал холод по кончикам пальцев, не подкатывала тошнота к горлу. Она искала новые цифры, чтобы заполнить все без исключения пространство в голове, чтобы ни для одной мысли, ни для одного чувства не осталось даже самого крошечного уголка.

Софья ходила домой пешком. Отец мог бы купить ей машину, но беспокоился, что дочь со своими странностями не справится с вождением.

Она шла домой и считала, сколько витрин в каждом магазине.

За перекрестком две ее самые любимые – на углу цветочный магазин, в одном из окон каждый день выставляют новые композиции, а второе, с корзинками, садовыми украшениями и гномиками, всегда напоминает ей о лете. За цветами – лавка сувениров и антиквариата. Софья мельком глянула в окно и вдруг остановилась, как будто перед ней выросла невидимая стена. Не может быть!

Сквозь стекло мощным водопадом бил поток. Как же так? Она была уверена, что больше никогда не почувствует Меркабур, что забыла, как преломляется в ладонях цветной луч. Откуда эта волшебная, с ума сводящая волна?

Это была кукла.

Чтобы узнать, кто сделал эту куклу, ей не нужно было читать табличку: «Авторская работа художника Дмитрия Лопухина». Она называлась «Офисная фея» – кукла из двух не похожих друг на друга половинок. Левая половинка носила золотое платье, золотой чулок и золотую туфлю с огромной пряжкой, а правая – строгий офисный костюм, узкую юбку, блузку в тонкую полоску, черную лодочку на шпильке и часы. Половину лица покрывал золотой грим, с этой стороны развевались золотистые кудри, а вторую половину, бледную до белизны, украшали только лихорадочное пятно румянца на скуле и половинка очков в черной прямоугольной оправе. С «офисной» стороны темные волосы были гладко зачесаны на затылок. Золотое платье и офисный костюм зигзагом сходились на груди и на животе. Половинки лица соединяла улыбка, совершенно одинаковая с обеих сторон. Слева к золотой груди было приколото ярко-красное сердце, покрытое сплетением золотых нитей. В золотой руке фея сжимала волшебную палочку, а в «офисной» – ежедневник, крошечный, но филигранно выполненный, даже маленькая закладка торчала.

Трогательная фигурка рождала двойственное ощущение: от золотой половинки в груди просыпалось тепло, словно там всходило солнце, а от «офисной» по коже бежал мороз, хотелось поежиться и обнять себя руками. Огонь слева, холод справа – обе половинки излучали мощный поток. Софья бы не удивилась, если бы здесь, перед витриной, начали собираться уличные художники или артисты. Она глаз не могла оторвать от «офисной» феи, как будто смотрела на собственное отражение, только в каком-то другом световом диапазоне, в каком никогда еще не видела себя в зеркале. Поток пробивал не только витрину, но и толстую, прочную скорлупу, которой окружила себя Софья. Уходить не хотелось. Может быть, купить фигурку? И что тогда, фея будет стоять рядом, а Софья – каждую минуту чувствовать все это, вспоминать и… нет, ни за что на свете! Лучше она снова будет считать. Она стремительно пошла прочь, заполняя себя новыми цифрами. Сколько красных машин проехало по улице? Сколько людей идут навстречу в пальто, а сколько в куртках? А сколько до сих пор носят с собой зонтик? Два, три, четыре. Вон та старушка с длинным зонтом и в шляпе похожа на Шапокляк.

В скорлупе, отделявшей ее от мира, наметилась тонкая, едва заметная трещина.

– Тебе два письма пришли, – сообщила ей мать с порога. – Необычные такие, и пахнут. От поклонников, что ли?

– Наверное, какая-нибудь рекламная акция, – пожала плечами Софья, снимая пальто.

Она мельком посмотрела на себя в зеркало – надо же, как будто за несколько дней стала старше лет на пять. «Взгляд руководителя», – назвал бы это папочка. В самом деле, сотрудники отдела теперь выполняли распоряжения Софьи быстро и без лишних вопросов, даже Ванда помалкивала. Отец с каждым днем сиял все ярче, и все чаще можно было увидеть, как он расслабляется в кресле со сборником кроссвордов в руках. Доволен, будто ему подменили дочь на другую, больше подходящую к его стандартам. Вчера он подарил Софье дорогой кожаный ежедневник, почти такой же, какой сжимала в руке «офисная фея».

После ужина она некоторое время сидела в гостиной и смотрела с отцом какую-то передачу, но не различала изображения на экране и не разбирала слов, словно само понятие «телевизор» лежало в каком-то другом измерении. Потом Софья ушла к себе в спальню. Она больше не поднималась в мансарду с тех пор, как выкинула все материалы для скрапбукинга.