Анжелика. Маркиза Ангелов - Анн Голон

В зале было душно, и Филиппу IV стало нехорошо. Все увидели, как он вдруг поднес руку к горлу и оттянул кружевное жабо, чтобы глотнуть воздуху. Но почти тотчас же он снова принял свою торжественную позу, как честный актер, готовый на любые жертвы.

— Кто бы мог сказать, что этот призрак плодит детей так же легко, как петух? — сказал неисправимый Пегилен де Лозен, когда завтрак кончился и все вышли на улицу. — Его внебрачные дети наполняют своими криками мрачные коридоры дворца, а вторая жена продолжает производить на свет тщедушных младенцев, которые, едва покинув колыбель, отправляются в гробницы Эскуриала.

— Последний умер как раз в то время, когда мой отец был послан в Мадрид просить руки инфанты, — сказал де Лувиньи, второй сын герцога де Грамона. — Правда, после этого родился еще один сын, но он тоже на ладан дышит.

Восторженный маркиз д'Юмьер воскликнул:

— Он умрет, и кто же тогда станет наследником трона Карла V? Инфанта — французская королева.

— Вы слишком смело и далеко заглядываете в будущее, маркиз, — возразил настроенный пессимистически герцог де Буйон.

— А почему вы полагаете, что его высокопреосвященство кардинал, а может, даже и его величество не подумали и об этом?

— Да, возможно, возможно, но слишком честолюбивые мечты никогда не служат делу мира.

Втягивая длинным носом морской воздух, словно ему почудились в нем какие-то подозрительные запахи, герцог де Буйон проворчал:

— Мир! Ох уж этот мир! Не пройдет и десяти лет, как он пошатнется!

Но он пошатнулся через два часа. Неожиданно все рухнуло, прошел слух, будто свадьба не состоится.

Дон Луис де Аро и кардинал Мазарини слишком долго оттягивали урегулирование последних деталей мирного договора и уточнение некоторых щекотливых пунктов, касающихся деревень, дорог и границ, так как каждый надеялся, воспользовавшись праздничной суматохой, добиться своего. Теперь же ни один из них не желал пойти на уступки. Война продолжалась. Полдня прошло в тревоге. И тогда решили призвать на помощь бога любви, чтобы он соединил жениха и невесту, которые никогда даже не видели друг друга. Одному из придворных удалось передать инфанте записку о том, что король сгорает от нетерпения, ожидая встречи с ней. Дочь всевластна над сердцем отца. А инфанта, хотя и слыла послушной дочерью, не имела ни малейшего желания возвращаться в Мадрид теперь, когда перед ней открывалось такое блестящее будущее… И она дала понять Филиппу IV, что желает получить своего мужа, после чего нарушенная было церемония пошла своим чередом.

Церемония бракосочетания по доверенности состоялась на испанском берегу, в Сан-Себастьяне. Герцогиня де Монпансье, пригласив с собой Анжелику, отправилась туда, хотя дочери Гастона Орлеанского, носившей траур по отцу, не полагалось присутствовать на подобном торжестве. Но она решила появиться на нем «инкогнито», то есть повязав голову атласным платком и не напудрив волосы.

Процессия, двигавшаяся по улицам города, произвела на французов впечатление какой-то странной вакханалии. Впереди шли сто танцоров в белых костюмах, с колокольчиками на ногах, жонглируя шпагами, а за ними пятьдесят мальчиков в масках били в тамбурины. Следом несли трех сплетенных из ивовых прутьев великанов, наряженных мавританскими королями, таких огромных, что они достигали второго этажа домов, гигантского святого Христофора, чудовищного дракона, превосходящего длиною огромного кита, и, наконец, под балдахином — святые дары в громадном золотом потире, перед которым толпа преклоняла колени.

Эта странная пантомима, пронизанная мистикой, ошеломила гостей.

В соборе, позади дарохранительницы, к самому своду поднималась лестница, украшенная множеством свечей.

Анжелика, ослепленная, смотрела на эту неопалимую купину. Тяжелый, густой запах ладана дополнял эту непривычную атмосферу собора, построенного в мавританском стиле. В полумраке сводов и приделов блестели позолоченные витые столбики трехъярусных хоров, где теснились по одну сторону мужчины, а по другую — дамы.

Ждать пришлось долго. Священники от нечего делать беседовали с француженками, а госпожа де Мотвиль опять ужасалась дерзостям, которые ей наговорили, воспользовавшись темнотой.

— Perdone, dejeme pasar

, — хриплым голосом неожиданно проговорил кто-то по-испански рядом с Анжеликой.

Она оглянулась и, опустив глаза, увидела какое-то странное существо. Это была карлица, такая маленькая и широкая в плечах, что она казалась квадратной, с лицом, которое пугало своим уродством. Ее пухлая ручка лежала на шее огромной черной борзой.

За ней в таком же пестром костюме с большим жабо следовал карлик, но у него было такое лукавое выражение лица, что при взгляде на него невольно хотелось смеяться. Толпа расступилась, пропуская карликов и собаку.

— Это карлица инфанты и ее шут Томазини, — сказал кто-то. — Говорят, она повезет их с собой во Францию.

— А зачем ей нужны эти уроды? Во Франции у нее будет чем поразвлечься.

— Она говорит, что только ее карлица умеет сварить для нее шоколад с корицей.

Анжелика увидела наверху чью-то величественную фигуру в светлом одеянии. Его преосвященство архиепископ Тулузский в сутане из сиреневого атласа с короткой горностаевой пелериной поднялся на хоры из позолоченного дерева. Он стоял, перевесившись через перила. Глаза его горели испепеляющим огнем. Он разговаривал с кем-то, кого Анжелика не видела.

И вдруг, охваченная тревогой, она начала пробираться сквозь толпу в ту сторону. Внизу, у лестницы, стоял Жоффрей де Пейрак и, задрав голову, с насмешкой смотрел на архиепископа.

Помните о «тулузском золоте», — вполголоса говорил де Фонтенак. — Сервилий Сципион, который ограбил тулузские храмы, был покаран за свое святотатство. Вот почему поговорка о «тулузском золоте» заставляет думать о несчастье, которое неизбежно следует в расплату за богатство, нажитое сомнительным путем.

Граф де Пейрак продолжал улыбаться.

— Я вас люблю, — проговорил он тихо, — я восхищаюсь вами. Вы наивны и жестоки, как все праведники. Я вижу в ваших глазах пламя костров инквизиции. Итак, вы меня не пощадите?

— Прощайте, сударь, — сказал архиепископ, поджав губы.

— Прощайте, Фульк из Нейи

.

Отблеск свечей падал на лицо Жоффрея де Пейрака. Его взор был устремлен в пространство.

— Что опять произошло? — шепотом спросила Анжелика.

— Ничего, моя красавица. Наши вечные ссоры…

Король Испании, бледный как смерть, одетый без всякой пышности, шел к алтарю, держа за правую руку инфанту.

У инфанты была удивительной белизны кожа, выхоленная в сумраке суровых мадридских дворцов, голубые глаза, очень светлые шелковистые волосы, которым придавали пышность накладные локоны, и покорный, безмятежный вид. Она напоминала скорее фламандку, чем испанку.