Батый - Василий Ян

Да и ту унесло ветром-вихорем!..

Лев Мей. «Песня про Евпатия»

Битва подходила к концу.

Между соснами на бугре еще стояла маленькая кучка людей. Это были последние оставшиеся в живых воины отряда Коловрата. Камни редко падали на бугор, где люди стояли выпрямившись, тесно прижавшись друг к другу, спокойно ожидая смерти. Они выпустили последние стрелы. Сделать больше ничего нельзя.

Нет… Можно!

Неожиданно высокий, звонкий, словно детский, голос затянул песню… Родную, протяжную и грустную песню:

Еще что же вы, братцы, призадумались,

Призадумались, ребятушки, закручинились?

Что повесили свои буйные головушки…

Песню дружно подхватили другие голоса, и она полилась, смелая и вольная. Песня, казалось, говорила, что русские люди, умирая, прощаются с любимой родиной. Песня, казалось, говорила, что татары русских не сломили!

Взглянув в сторону оставшихся урусутов, Бату-хан приказал остановить машины. Грохот прекратился. И тогда до монгольских военачальников донеслись звуки плавного, протяжного пения. Джихангир удивленно прислушался.

– Взять их! – приказал он. – Привести сюда живыми!

«Непобедимые» бросились исполнять священную волю джихангира. Они окружили оставшихся урусутов. Набросились одновременно со всех сторон, захлестывая арканами, сломили уже бесполезное упорство, скрутили урусутам руки за спину. Только помня строгий приказ джихангира, монголы не разделались с ними.

Бату-хан окинул приведенных пленных внимательным взглядом. Многие урусуты были ранены, залиты кровью, ушиблены камнями. Были среди них белобородые старики, были двое юных, совсем мальчики. Урусуты стояли спокойно и мрачно. Они не склоняли головы, как виноватые, не было у них волнения или страха. Готовые к смерти, они смотрели в глаза грозному хану.

– Развязать пленным руки! – приказал джихангир. – Субудай-багатур, надень на шею каждому урусуту деревянную пайцзу.

– Внимание и повиновение! – сурово отвечал старый полководец. – Баурши, принеси мой мешок с пайцзами!

– Скажи им, коназ Галиб, – обратился джихангир к стоящему сзади старому толмачу, – Бату-хан прощает храбрых урусутов и дарит им жизнь и свободу. Они настоящие багатуры!

Князь Глеб поморщился, но поспешил исполнить приказание. Бату-хан пристально следил за ним.

Показывая на пленных урусутов, Бату-хан крикнул громко, чтобы воины слышали его:

– Вот как надо любить и защищать свой родной улус!

К Бату-хану подошел летописец, факих Хаджи Рахим, и до земли склонился перед молодым джихангиром:

– Ты великий, ты справедливый! Твоими устами говорил сейчас Священный Воитель, твой мудрый дед. Он учил так поступать…

Баурши направился к урусутам, которые еще не понимали происходившего. Но Бату-хан остановил его. Князь Глеб перевел вопрос джихангира:

– Кто запел песню?

Урусуты переглянулись. В одном порыве три пожилых бородатых воина сделали шаг вперед. Но в тот же миг, оттолкнув их, выбежал молодой воин.

– Неправда, это я запел! – воскликнул он странно тонким, звенящим голосом. Задорно закинув голову, вызывающе смотрел он на джихангира.

Бату-хан сдержал улыбку. Его прищуренные, слегка раскосые глаза смотрели на вспыхнувшее юное, почти детское лицо, в смелые, взволнованно блестящие, темные глаза мальчика. Джихангир повернулся к толмачу, но тощий высокий темник Бурундай перебил его. Приблизившись к молодому воину, он крикнул:

– Перед ослепительным целуют землю, урусут! Благодари на коленях за милость! – И неожиданно грубо толкнул мальчика. Тот упал, его меховая шапка свалилась, и с головы молодого воина сползли две русые косы.

К Бурундаю подскочил другой урусутский мальчик и вцепился в него.

– Не тронь! – крикнул он.

Бурундай схватился за меч, но властное движение джихангира его остановило. Бурундай отступил с искаженным от злобы лицом.

– Девушка? – удивленно протянул Бату-хан, наблюдая с любопытством, как молодой воин запрятывал косы под шапку. – Как зовут эту девушку?

– Она кня… – быстро заговорил ее маленький защитник, но девушка прервала его:

– Молчи, Поспелка, не к тебе вопрос! – Оборачиваясь к Бату-хану, она спокойно отвечала: – Мое имя – Прокуда. Я бедная сиротка…

– Откуда ты?

– Из стольного города Владимира.

Бату-хан небрежно кивнул головой:

– Ульдемира больше нет! Мои воины его сожгли.

– Знаю. Я видела, как вы жгли города. Я тогда и убежала с Поспелкой.

Бату-хан улыбнулся.

– Берикелля! – сказал он вполголоса.

Прибежавшие нукеры доложили, что найдены тела урусутов – молодого воина-силача и старого шамана, павших под ударами тяжелых камней. Бату-хан пожелал их увидеть. Нукеры подвезли на деревенских розвальнях тела Евпатия и Ратибора. Джихангир внимательно осмотрел мертвецов, осторожно тронул пальцем полузакрытые глаза Евпатия.

– Нет, это были не мангусы и не шаманы, а храбрые воины, большие багатуры. Если бы они были живы, я хотел бы иметь их против моего сердца… Мои воины должны учиться у них!

И, обращаясь к теснившимся вокруг монголам, Бату-хан сказал:

– Воздадим им воинский почет!

Тогда непобедимый полководец Субудай-багатур, приближенные знатные темники и нукеры, с суровыми и строгими лицами, вынули блестящие мечи, подняли их над головой и трижды прокричали:

– Кху! Кху! Кху!..

…Татары под предводительством хана Батыя опустошили и завоевали восточную Русь. Русские везде защищались героически; не сдался ни один город, ни один князь.

Н. Костомаров. «Русская история».

Великий князь и государь Георгий Всеволодович, покинув свой стольный город Владимир, направился на север.

Лихая тройка, запряженная гуськом, не переводя духа скакала от погоста к погосту, где подавали свежих коней. Великий князь строго говорил сбегавшимся селянам:

– Берите мечи и топоры! Ополчайтесь в дружины, собирайтесь вокруг князей, готовьтесь к смертному бою с врагом хитрым, жестоким! Кто нам поможет отогнать его в Дикое поле? Никто! Мы сами должны спасти родные земли. С нами Бог! Он – защита! Я сам поведу вас.

Кони снова неслись вперед по узкой дороге. Князь ехал в открытых санях, закутанный в медвежью шубу. В следующем возке находились два его племянника, в третьем – старый слуга с запасом еды. Верховые дружинники охраняли княжеский поезд. Проводник, знавший хорошо дороги, скакал впереди: зимой было легко сбиться с пути в унылых снежных равнинах, где погосты походили один на другой.