Сеятель бурь - Владимир Свержин

– Не ваше дело, что я полагаю!

– Да, целиком не мое. Но рассудите сами, у стаи появится новый вожак, и у него будут свои задачи, свои цели. Сейчас, потратив целых полгода, мы приблизились к сердцу тайного союза почти вплотную, а что будет завтра, если Наполеона вдруг не станет?

– Проклятие! — снова выругался сеньор Умберто. – Чего же вы хотите от меня? Вы что же, полагаете, СелимIIIзахочет отпустить столь опасного врага за выкуп?

Я молча подивился бредовой мысли финансового воротилы. Честно говоря, мне она даже в голову не пришла.

– О выкупе речь не идет, — заранее утешил я скаредного банкира. – Я хочу узнать, есть ли у вас доверенный человек в Константинополе? Нужно ли пояснять, что мне необходим кто-то с хорошими связями, а не просто клерк.

– Вы понимаете, что это большой риск? – после минутной паузы вновь заговорил Палиоли.

– Конечно! — кратко ответил я, удивляясь, что в кои-то веки начальство заинтересовала наша участь.

– Если вдруг связь нашего человека с вами будет раскрыта, его ожидают большие неприятности.

– Учту, – саркастически усмехнулся я. Мир снова сел на ось, и Земля не сошла с орбиты. Конечно же, резидента беспокоила судьба представителя ломбардского банка, а вовсе не наша. – И все же я вынужден настаивать.

– Хорошо, – нехотя отозвался Палиоли, – вы получите имя этого человека. Но помните, этот агент на вес золота, вы не должны подвергать его опасности.

– Мы будем дорожить им как собой, – двусмысленно пообещал я. – Итак, дон Умберто, его имя?

– Это Эфраим бен Закрия, ювелир с Пшеничной улицы. Его лавка находится под вывеской с двенадцатью золотыми полумесяцами.

– Огромное спасибо, – закончил я сеанс закрытой связи.

– Но помните, вы обещали его беречь!

– …Здравствуйте, я ваша тетя! С какого перехмурья белые евнухи станут нам помогать? Это они до того были греками и черкесами… – Фраза Лиса прервалась на полуслове, он обвел собравшихся хитрым взглядом своих темно-зеленых глаз, и на губах его появилась усмешка, не предвещавшая будничного развития событий. – Ребята, кажется, у меня родилась мысля!

Если гора не пошла к Магомету, это хороший повод, чтобы сровнять ее с землей.

Наставления по газавату

Пылкая речь моего напарника вдохновенно звучала под крышей старинной виллы, помнящей, возможно, еще времена последних византийских Палеологов, и чем ярче живописал мой друг вероятный ход операции, тем больше вытягивались лица видавших виды лейб-гусар.

– Конрад, – Сергей окинул внимательным взглядом боевого товарища, – явно не попадает в число претендентов на звание мисс Стамбул, поэтому будет евнухом.

– Что-о?! – взвился с места щепетильный в вопросах мужской чести адъютант командующего.

– Да ты не мандражируй! – поспешил утешить его Лис. – Отрезать тебе ничего не будем. Ты, главное, рта не открывай: типа, ты не просто евнух, а немой евнух. Наденем халат, под халат примотаем штуки две подушки, в них спрячем пистоли – и готово дело! Молчи и кланяйся, пока шефа не освободим.

– А если ваш человек в Константинополе не сможет провести тебя в зиндан[30], где томится его сиятельство? – Младший Багратион внимательно поглядел на Сергея, затем на меня.

– В таком случае, – резонно ответил я, – нам предстоит обнаружить его самим. И, согласитесь, будучи внутри столицы, это сделать куда проще, чем находясь за ее стенами.

– Опасно! – Гусар с седой прядью обвел глазами присутствующих. – Чертовски опасно!

– Да, но… – попытался вновь заговорить я.

– Но это ж замечательно! – не дал мне высказаться Денис Давыдов. – Я согласен. Если Кутузов даст добро…

– Я тоже иду с вами. – Молодой князь Багратион расправил плечи и подался вперед.

– Хорошо бы еще хоть одну девушку, – оглядывая добровольцев, вымолвил я. – А не то, кроме немого евнуха, у нашего аги будет и немой гарем.

Период деятельной подготовки к назначенной на следующее утро операции был краток и оттого весьма насыщен делом.

– Что ж это вдруг вы решили запрашивать отставку? – разглядывая мое прошение, настороженно поинтересовался генерал Кутузов. – Нешто при мне состоять много хуже, чем при графе Бонапартии?

– О том судить не имею возможности, – склонил голову я. – Быть может, что и лучше, но волей судеб я числю сего человека среди друзей своих, у вас же, русских, издревле ведется «живота не пожалеть за други своя».

– Это верно, – грузный полководец, опираясь на стол, с кряхтеньем поднялся с места, – так и говорится. Но и то разуметь надобно, что на верную смерть идете.

– О том Господу лишь ведомо, на его милость уповаем.

– У Господа милости безмерно, но ведь и разум у человека должен наличествовать. – Кутузов протянул мне исписанный лист с прошением об отставке. – Помилосердствуйте, батюшка. Что ж мне в столице-то скажут? Мало того что свои ухари-гусары очертя голову в самую шайтанскую прорву лезут, так еще и кесарский посланник заодно с ними жизни себя лишить норовит. Уж вы, граф, сделайте любезность, заберите эту цидулу.

Я молчал, хмуря брови.

– Не желаете? – Кутузов по-стариковски покачал головой. – Под монастырь меня подвести хотите! Ну да что тут поделаешь, Господь с вами. Коли живыми вернетесь – то, стало быть, вам слава и почет, а ежели головы сложите, – генерал сокрушенно развел руками, – не обессудьте. Все, что сделать для вас могу, так это письмецо ваше покуда без движения сохранить и, ежели все добром разрешится, вам назад возвратить. А теперь, господин полковник, ступайте, пожалуй, с Богом! Мне, старику, покой нужен.

На вилле австрийской миссии кипела работа. Гусарские офицеры, получившие от командующего добро на проведение диверсионно-спасательной операции в лагере противника, веселились от души, примеряя обновки и упражняясь в цветистости восточных славословий.

– Дайте свету! – возмущался Лис, старательно выводивший на листе веленевой бумаги арабскую вязь. – Шо вы меня обступили, как дети елку! Не видите, что ли, запорожцы в моем лице пишут салям турецкому султану. Не путайте с салями, его они в моем лице не пишут. И нечего гоготать, а то я щас такого накарябаю, шо нас с этой залипухой ни в одной аптеке не обслужат!

Конечно же, познания Лиса в турецком языке ограничивались тем, что предоставлял в его распоряжение «Мастерлинг», но, кроме того, он мог пользоваться практически неисчерпаемым объемом информации Базы. Сейчас перед его внутренним, так сказать, сокровенным взором аккуратно вырисовывались цепочки арабской вязи, переснятые с посланий Ибрахим-Паши, сына повелителя Египта. Лису оставалось только старательно воспроизвести загадочно витиеватый почерк неведомого писаря, что он и делал, от старания высунув между зубами кончик языка.