Лев Яшин. Легендарный вратарь - Александр Соскин

С легкой руки Яшина «немые» вратари переводятся вообще, в чрезвычайной сутолоке сегодняшних матчей таким места на поле нет – они обречены, как обречены вратари надрывные, а тем более слабо разбирающиеся в полевой обстановке.

Вратарь «Локомотива», а позже «Динамо» Сергей Овчинников на «круглом столе» в редакции газеты «Спорт-экспресс» был категоричен:

– Не тот вратарь хорош, кто по «девяткам» прыгает, а тот, кто правильно строит оборону.

– То-то вы в игре никогда не умолкаете…

– Меня еще в детстве учили: Лев Иванович Яшин половину атак срывал одним подсказом. Собственно, и моментов у его ворот было меньше, и били ему реже.

Не успел «Спорт-экспресс» 22 июля 2005 года опубликовать стенограмму «круглого стола», как в очередном репортаже на НТВ всезнающий комментатор Василий Уткин выразил недоверие реплике Босса, будто Яшин срывал атаки одним подсказом, найдя в этих словах «элементы фольклора». Половину не половину атак – подсчитать невозможно, но не хватит Уткину воображения представить себе, насколько часто и эффективно они действительно обезвреживались посредством своевременной команды, которая «пришпиливала» своего защитника к подопечному и предопределяла успешный отбор. Так что в фольклор вошла чистая правда.

Открою небольшой авторский секрет: в немалой степени потому я и насыщаю текст свидетельствами и оценками партнеров Яшина, чтобы у скептиков не было ощущения, что их кормят байками. Хотя и участникам событий можно точно так же не верить, как Овчинникову (которого, кстати, учили люди, игравшие рядом с Яшиным и старавшиеся передать его бесценный опыт, тот же Геннадий Гусаров), но тут уж ничем помочь не могу. Правда, в чем-то понимаю: если Фома неверующий привык каждую неделю лицезреть на наших стадионах массу примитивных игроков, трудно вообразить, что его бедная страна когда-то знала и других, искусных и вдохновенных, удивлявших весь необъятный футбольный мир.

Разговорный жанр высвечивал Яшина по-разному. Он пришел в футбол человеком молчаливым. Голосистым мало-помалу становился на тренировках и особенно в игровой обстановке. Но, видно, непрерывные разговоры на поле так утомляли, что, покидая стадион, он зачастую снова погружался в молчание. Иногда даже казался замкнутым, но это не замкнутость, а вратарская привычка к концентрации, внутренней тишине – тонкое наблюдение Александра Нилина. Ко всему прочему Яшин не любил пустой болтовни, высказывался по делу, схватывая суть удивительно точно, так что по обыкновению его слово, за которое привык отвечать, звучало для окружающих достаточно веско, чтобы прислушиваться и чаще всего соглашаться.

С первых же, поначалу случайных обменов репликами, а это было в начале 60-х, не говоря уже о более плотном общении последующих лет, Яшин подкупал меня свободной, раздумчивой, а потому несколько замедленной манерой собеседования. Проникновение в суть самых непростых проблем подчеркивалось убедительным подбором слов, лишенным всякой казенщины.

Футболисты тех времен наслушались немало ироничных шуточек и издевательских реплик о своей обделенности интеллектом. В ходу была поговорка: «В семье три брата – два умных, третий футболист». Но верно заметил покойный поэт, в прошлом профессиональный футболист, Александр Ткаченко, что в футболе и не нужны Сократы – только энергию могли отвлечь от дела, ведь ее запас не безграничен.

Обычному зрителю, и мне в том числе, вообще-то все равно, принадлежит бомбардир, дриблер, вратарь к образованным людям или нет, лишь бы играл в наше удовольствие. Да и стыдно упрекать детей войны, вставших к станку вместо того, чтобы сидеть за партой, полуголодных и вымотанных, в недополученное™ образования и недостаточной начитанности – разве тогда было до книжек? К тому же футболисты, с которыми, например, я был знаком, не производили впечатления уступавших в развитии обычным людям. Если удавалось вызвать доверие, это были вполне сносные собеседники, а некоторые на фоне бытовавших слухов просто сражали неординарным мышлением. Начиная с Яшина.

По опыту знакомства с ним утверждаю, что возникавшие время от времени пересуды о его малообразованности и ограниченности были не просто беспочвенны, а отдавали прямой клеветой – настолько этот человек старался наверстать упущенное когда-то, в военном детстве, настолько был обучаем, схватывал все на лету, подкован по разным темам и разумен в своих суждениях.

Когда его молодой партнер Эдуард Мудрик, выполняя комсомольское поручение «повысить грамотность» динамовцев, затеял диктанты по отрывкам из классики, первый, у кого он нашел понимание, был 30-летний Яшин. Молодые и сопливые стеснялись, а мировая звезда просила дополнительных занятий: «Лев всеми способами старался устранить те пробелы в знаниях, которыми его обделило время». Когда в 1967 году приступил к учебе в ВПШ, близкие быстро начали замечать, что стал больше философствовать, и к месту.

Яшина как-то тянуло к людям, не похожим на него самого, у которых мог почерпнуть неведомое, новое, интересное. Левый инсайд «Динамо» (а в нескольких матчах и сборной) Генрих Федосов, в обиходе Геша, привлекал его не только свойским характером, веселым нравом. В этом красавце-озорнике с первого взгляда трудно было заподозрить любителя и знатока поэзии, но Геша действительно улекался ею, знал наизусть Есенина, Блока, Симонова и даже немного – запретного тогда Гумилева. Яшин раз предложил ему разделить комнату на сборе, другой, третий. То и дело просил почитать стихи и слушал, слушал, ловя каждое слово.

Федос играл в свое удовольствие, не особенно утруждая организм, и жил в свое удовольствие, а это были стихи, музыка, хорошее вино, красивые женщины. Знакомясь, представлялся: «Генрих Федосов – человек, который видел солнце». Не растолковывал новым приятелям, что скрыто за этими словами. Но судя по тому, что говорил о Льве («бесподобный друг», «честен до безумия»), среди ослепительных впечатлений зигзагообразной, непутевой жизни «человека, который видел солнце», вполне мог подразумевать Яшина, которого как-то назвал «солнечным лучом». Не забывал его до самой кончины, случившейся в 2005 году.

Ладно Федосов, он был своего поколения (чуть-чуть моложе – 1932 года рождения) и своего круга, но Яшина «охмурил» полный антипод – Сергей Сальников, человек постарше, пофасонистей, заковыристого ума. Он заражал неподдельным интересом к литературе и кино. Как и Федос, Сало сделал ему прививку к музыке, особенно полузапретному притяжению рафинированной советской интеллигенции – джазу.

О чем только не выспрашивали Яшина иностранные журналисты для своих обширных интервью и статей! В результате таких бесед с советской знаменитостью кое-кто из них спешил поведать своим читателям о романтическом складе лучшего вратаря мира. А хорошо знающую русский югославскую журналистку Бранку Тодич из журнала «Спорт и свет» он немало удивил поэтичностью своего разговорного языка, чтением наизусть отрывков из Пушкина и Лермонтова, нескрываемой радостью от знакомства с Арамом Хачатуряном и Евгением Евтушенко… Эстетическая продвинутость обогащала яшинское понимание жизни.

Возможно, поэтому Лев Иванович, вплоть до плачевного состояния финальных месяцев, поражал наблюдательностью, обостренным восприятием нестандарта, новизны – даже в мелочах. Встретив свой последний день рождения на даче уже в полулежачем положении, еле поднялся, чтобы приветствовать соседку – Валентину Григорьевну, которая пришла с внучкой Катей поздравить его. Потухший взгляд тут же преобразился, когда она поставила на стол блюдо с узорно выложенными морковью, яблоками, сливами и другими дарами своего сада, присыпанными сверху ягодами, а девочка вручила свежие, только собранные луговые цветы. Казалось, что особенного, а Лев Иванович расчувствовался, немного даже прослезился: