Говорит и показывает Россия - Аркадий Островский

Суть противостояния между владельцами НТВ и Кремлем заключалась не только и не столько в том, как телеканал освещал те или иные события – конфликт был системным и касался взаимоотношений между властью и частными собственниками, между “баронами” и государством. Да, телеканалы, которые принадлежали олигархам или контролировались ими, не были объективны, но они не зависели от государства. Именно из-за этого Путин воспринимал их как угрозу – либо как уже проявившуюся (в случае НТВ), либо как потенциальную (в случае ОРТ). Так или иначе, но Гусинский, благодаря собственному уму и энергии, создал свой бизнес с нуля. Как предупреждал Гайдар еще в 1994 году, чиновник всегда больше склонен к коррупции, чем бизнесмен. “Бизнесмен может обогащаться честно… Чиновник может обогащаться только бесчестно. Так что бюрократический аппарат несет в себе куда больший заряд мафиозности, чем бизнес. А каркас бюрократической (в том числе карательной) системы легко может стать каркасом системы мафиозной, весь вопрос только в целях деятельности”[404].

В конфликте с НТВ и Гусинским государство, безусловно, использовало методы мафиозные. Пока Гусинский находился в Бутырке, Кремль отправил министра печати Михаила Лесина, который когда-то продавал рекламодателям эфирное время на НТВ, договариваться с Малашенко об условиях “выкупа” его босса.

Кремль готов был снять все обвинения и выпустить Гусинского, списав долги, если тот согласится продать свою империю “Газпрому” за 300 миллионов долларов США. В случае несогласия, по свидетельству Гусинского, его обещали посадить в одну камеру с заключенными, больными СПИДом и туберкулезом[405]. Гусинский согласился продать свою компанию, и через три дня после ареста его выпустили из тюрьмы, официально запретив покидать Москву до тех пор, пока он не подпишет договор о сделке.

Пока шли переговоры, Малашенко с главными редакторами СМИ, входивших в “Медиа-Мост”, должен был вылететь на восточноевропейский форум в Зальцбург. Частный самолет Гусинского уже выруливал на взлетно-посадочную полосу Внуково, когда диспетчеры приказали пилоту остановиться и открыть дверь. В самолет вошли пограничники и потребовали, чтобы Малашенко отдал им паспорт и проследовал за ними. Малашенко сказал, что из самолета выйдет только вместе со всеми главредами СМИ, и тут же, прямо в аэропорту, созвал пресс-конференцию. На фоне взлетающих самолетов Малашенко говорил об опасности прихода КГБ к власти. “Я сказал: эти ребята погубят страну. Вот была уже одна страна, которую погубили ЦК КПСС и КГБ – СССР, они погубят вторую”[406].

20 июля Гусинский подписал контракт о продаже НТВ – предварительно сообщив своим американским юристам, что действует по принуждению. Одновременно он потребовал от Лесина письменных гарантий, и тот, очевидно, не слишком считаясь с конституционными нормами, подписал так называемый тайный протокол номер шесть, в котором официально говорилось, что, в обмен на продажу компании, гарантируется “прекращение уголовного преследования гр. Гусинского Владимира Александровича… перевод его в статус свидетеля по данному делу, отмена избранной меры пресечения в виде подписки о невыезде, предоставление гр. Гусинскому Владимиру Александровичу, другим акционерам и руководителям Организаций гарантий безопасности, защиты прав и свобод”[407]. Таким образом, министр Российской Федерации своей подписью подтвердил условность конституционных прав граждан Российской Федерации.

Позднее, когда Гусинский обратился в Европейский суд по правам человека, этот протокол послужил важным свидетельством политической подоплеки его ареста. 26 июля 2000 года, через шесть дней после того, как Гусинский подписал все бумаги, прокуратура без всяких объяснений сняла с него все обвинения. В тот же день Гусинский и Малашенко сели в самолет и покинули Россию, надеясь когда-нибудь вернуться. (Малашенко вернулся спустя девять лет; Гусинский до сих пор ждет этой возможности.)

Атака на Гусинского вновь вызвала к жизни давний спор “отцов и детей”. Старая интеллигенция опознала в действиях Кремля привычные советские методы. “Общая газета”, впервые вышедшая в августе 1991 года, когда путчисты попытались закрыть все независимые газеты, и позднее воскрешенная Егором Яковлевым как реинкарнация его старых “Московских новостей”, утверждала, что Гусинский боролся не только за собственный бизнес, но и за достоинство и справедливость, попранные Кремлем. “Дети” же – те, кто стоял у истоков “Коммерсанта”, – отвечали на такие суждения “отцов” презрением и насмешками. Несколько недель спустя Александр Тимофеевский, помогавший Путину в его предвыборной кампании, говорил: “Какая диктатура, какой террор? Я не вижу ни одного реального признака террора. Химеры интеллигентского сознания вижу, а террора нет”. Тот самый Тимофеевский, который когда-то восхвалял “Коммерсантъ” за то, что он занимается моделированием реальности, теперь обвинял НТВ в ее искажении: “Гусинский… реальность не описывал, а создавал и, создавая, продавал”. Тимофеевский высмеивал “гусинскую интеллигенцию” – “эти трепещущие сердца, так любящие дальних – маленький, но гордый народ Чечни”[408]. На самом деле главная причина, по которой НТВ Гусинского выступало против войны в Чечне и в 1994-м, и в 1999 году, заключалась в логичном предположении, что государство, убивающее собственных граждан в Чечне, способно нарушать любые законы.

В день отъезда Гусинского из страны другой “либерал” и бывший главный политический колумнист “Коммерсанта” Максим Соколов написал: “Борцы с государством, с его мертвящим вмешательством, с его потугами регулировать и перераспределять (причем в случае той же свободы слова эти регулятивные наклонности еще и заведомо преувеличиваются), бесспорно правы в том, что даже и в минимальном государственном вмешательстве нет ничего особенно приятного. В чем они неправы, так это в том, что они либо не задумываются, либо сознательно умалчивают о том, какой оказывается практическая альтернатива мертвящего государственного вмешательства. По умолчанию предполагается, что этой альтернативой будет личность, сугубо самостоятельная в хозяйственном и духовном отношении”. Но, продолжал Соколов, “Медиа-Мост” цинично использовал понятие свободы слова для защиты собственного права вмешиваться, диктовать и регулировать. “Как относиться к этому – дело вкуса”, – заключал Соколов[409]. Тимофеевский и Соколов, оба так презиравшие советскую эпоху, повели себя совершенно по-советски: пнули напоследок человека, выдворенного из собственной страны по политическим причинам. Правда, на сей раз речь шла не об идеологии, а об элементарной этике или отсутствии таковой.