Баллантайн - Уилбур Смит

—Идиот! — взвыл Камачо и пустился бежать.

У него за спиной голос англичанина скомандовал: «Пли!»

Перейра бросился лицом вниз на твердую землю и взвыл еще раз: его руки и колени погрузились в горячий пепел бивуачного костра, штаны обуглились, а кожа вздулась пузырями.

Второй залп просвистел у него над головой, и, вскрикнув, упали еще несколько человек. Португалец вскочил на ноги и бросился бежать что было сил. Он потерял и нож, и ружье.

— Первое отделение, три шага вперед, круговым залпом пли!

Вдруг ночь наполнилась криками и бегущими фигурами — это носильщики высыпали из своих шалашей. В их беге не было цели, не было единого направления. Они мчались сломя голову, как Камачо, их гнали ружейный огонь и собственный ужас. Поодиночке и небольшими кучками они рассыпались по окрестным кустам.

Прежде чем раздалась команда к следующему залпу, Камачо нырнул за гору тюков, сложенных у палатки англичанина и покрытых непромокаемым брезентом.

От боли в обожженных руках и коленях, а еще больше от унижения Камачо тихо всхлипывал. Надо же было так по-дурацки попасться в ловушку майора!

Постепенно его ужас сменился жгучей, злобной ненавистью. Из темноты, пошатываясь, вышло несколько перепуганных носильщиков. Португалец выхватил из-за пояса один из пистолетов и застрелил идущего впереди, затем подскочил в воздух, завывая, как обезумевшее привидение. Носильщики бросились бежать — он знал, теперь они пробегут по нехоженой пустоши много километров и не остановятся, пока не упадут в изнеможении, а там до них скоро доберутся львы и гиены. Он ощутил минутное горькое удовлетворение и огляделся по сторонам, ища, чем бы еще навредить.

Его взгляд упал на груду припасов, за которой он спрятался, и на гаснущий костер перед пустой палаткой англичанина. Он выхватил из костра тлеющую ветку, раздул пламя и швырнул полыхающий факел в высокий, накрытый брезентом штабель запасов и снаряжения экспедиции. Темноту разорвал еще один залп, потом раздался голос англичанина:

— Стрелкам построиться в цепь и взять их в штыки!

Камачо бросился в сухое русло реки и ощупью побрел к другому берегу по хрустящему, как сахар, песку. Там он забился в густой прибрежный кустарник.

В условленном месте сбора на гребне его уже ждали три человека. Двое из них потеряли свои ружья, все тряслись, вспотели и задыхались не меньше, чем сам Перейра.

Пока они переводили дыхание и обретали дар речи, пришли еще двое. Один был тяжело ранен, ружейная пуля раздробила ему плечо.

— Больше никто не придет, — выдохнул он. — Эти желтые обезьяны подняли их на штыки, когда они переходили реку.

— С минуты на минуту они будут здесь. — Камачо вскочил на ноги и посмотрел вниз, в долину. С мрачным удовлетворением он заметил, что груда припасов ярко полыхает, а полдюжины темных фигурок мечутся вокруг, безуспешно пытаясь сбить пламя. Но наслаждаться этим зрелищем он мог лишь несколько секунд: внизу на склоне послышались слабые, но воинственные крики готтентотов и грохот ружейных выстрелов.

— Помогите! — кричал раненый. — Не оставляйте меня, друзья мои, дайте руку, — молил он, пытаясь подняться на ноги, но слова его уносились в пустоту.

Шорох шагов на дальнем склоне гребня постепенно стих, колени его подкосились, и он опустился на каменистую землю, обливаясь холодным потом от боли и ужаса. Страдания несчастного оборвались лишь тогда, когда один из готтентотов вонзил штык бандиту в грудь, и его конец вышел наружу между лопатками.

Майор, злой, как черт, расхаживал по лагерю, залитому ярким утренним солнцем. Его лицо и руки почернели от сажи, глаза, разъеденные дымом пожара, покраснели и слезились, борода обуглилась, ресницы наполовину обгорели, пока он сражался с пламенем. Большая часть запасов и снаряжения сгорела, так как огонь перекинулся на палатки и крытые листвой навесы. Зуга остановился и посмотрел на обгорелые клочки брезента — все, что осталось от палаток. Когда начнутся дожди, им придется плохо, но это не самое тяжкое испытание.

Он попытался составить мысленный список самых тяжелых потерь. Прежде всего из сотни носильщиков осталось всего сорок шесть. Конечно, он мог надеяться, что часть поклажи понесут Ян Черут и его готтентоты. В этот час они прочесывали окрестные лощины и холмы в поисках разбежавшихся носильщиков. До него доносился рев труб из рога антилопы-куду, которым созывали беглецов. Однако многие из них предпочтут долгий и опасный поход обратно в Тете, лишь бы снова не стать жертвой ночного нападения. Другие заблудятся после панического бегства в темноте, погибнут от клыков диких зверей или от жажды. Полдюжины погибло от шальных пуль или от ружей убегавших бандитов, которые намеренно стреляли в толпу невооруженных носильщиков. Еще четверо были ранены так тяжело, что вряд ли доживут до вечера.

Эта потеря была самой серьезной — без носильщиков они беспомощны. Все, что осталось от тщательно подобранного снаряжения и товаров для обмена, стало теперь совершенно бесполезно, ибо некому было эти вещи нести. С таким же успехом они могли бы оставить все припасы в Лондоне или выбросить за борт «Гурона».

Если говорить о снаряжении, то подсчет потерь займет долгие часы. Требовалось выяснить, что же сгорело, а что удалось спасти из вонючей тлеющей груды тряпок и брезента, подобрать в грязной мешанине, раскиданной по склону холма. Сцена ярко напомнила майору поле битвы: такие картины он видел много раз. Вид бессмысленных разрушений, как и раньше, оскорбил его чувства.

Немногие оставшиеся в живых носильщики уже взялись за работу. Они разбрелись по полю, как цепочка сборщиков урожая, и тщательно выбирали из пепла и пыли все, что представляло хоть мало-мальскую ценность. С ними была и крошка Юба, она искала медикаменты Робин, книги и инструменты.

Под раскидистыми ветвями дерева мукуси в центре лагеря Робин организовала что-то вроде клиники скорой помощи. Зуга остановился, чтобы взглянуть на раненых, ожидавших помощи Робин, на мертвые тела, аккуратно разложенные на земле и накрытые одеялами или обугленными кусками грязного брезента, и снова разозлился на себя.

Хотя что еще ему оставалось делать…

Если бы он