Соотношение сил - Полина Дашкова

Наконец опомнился инструктор. Выплюнул свой свисток, подошел, глядя сверху вниз, брезгливо морщась, поинтересовался:

– Так, товарищи, что тут у вас происходит?

– Врача! Скорее, кто-нибудь вызовите врача! – крикнула Маша и зажала рот ладонью, вскочила, бросилась вон из зала.

Она едва успела добежать до туалета. Ее долго, мучительно рвало, выворачивало наизнанку. Ничего уже не выходило, а спазмы продолжались.

Когда Маша вылезла из кабинки, сквозь пелену увидела маленькое существо в репетиционном трико. На белом лице огромные любопытные глаза. Девочка лет двенадцати смотрела на нее снизу вверх.

– Рвало, что ли?

– Мг-м. – Маша, покачиваясь, подошла к умывальнику.

Пока она полоскала рот и умывалась, девочка стояла рядом, вздыхала сочувственно, по-взрослому.

– Я вот тоже недавно яблочного повидла обожралась, сладкого хотелось до жути. Ложечку, еще одну, еще, и сама не заметила, как всю банку слопала. А повидло оказалось испорченное. Но ничего, оклемалась. Потом, правда, сильно влетело от Ады Палны, зато сразу два кило сбросила.

– Ты у Пасизо в группе? – спросила Маша, едва ворочая языком.

– Мг-м. Она строгая. Меня Оля зовут. А вы Мария Крылова, вы тоже у Пасизо учились, она вас всегда в пример приводит. У вас прыжок вообще офонареть!

Маша огляделась в поисках полотенца. На крючке возле соседней раковины висела вафельная тряпица, такая замусоленная, что прикоснуться противно.

– Давай провожу до гримерки, – предложила Оля, внезапно перейдя на «ты», – вон как шатает тебя.

Маша благодарно кивнула. Пока шли по коридорам, с лица, с мокрых прядей капало. Оля поддерживала Машу под локоть, несколько раз не дала упасть. Она была маленькая, хрупкая, но удивительно сильная. Мимо прошагали двое в белых халатах с носилками. На них лежала полная билетерша. Живая. Позже Маша узнала, что у бедняги случился приступ астмы.

На площадке между этажами курила Пасизо. Оля, не отпуская Машин локоть, присела в реверансе. Пасизо загасила папиросу, настороженно взглянула на Машу:

– Что с тобой?

– Все в порядке, Ада Павловна.

Выдавить несколько слов оказалось невыносимо трудно, Маша морщилась из-за острой боли в горле.

– В чем дело? – Пасизо перевела суровый взгляд на Олю.

– Все в порядке, Ада Павловна.

– Тогда почему ты ее держишь? Почему у нее лицо мокрое?

– Из-за противогаза, – судорожно сглотнув, объяснила Маша, – эти кретины на ПВХО нас зверски гоняют, даже билетерше плохо стало, вон, «скорая» забрала.

Она сморщилась, зажала рот ладонью.

– Оля, иди в зал, – скомандовала Пасизо, подхватила Машу, быстро повела вниз, к ближайшему туалету.

Маша прошмыгнула в кабинку, но больше ничего не вышло, только горло саднило и слезы лились ручьями.

Наконец вместе с Пасизо она оказалась в гримерке, рухнула в кресло. Пасизо дала ей воды, велела сидеть смирно и ушла. Маша закрыла глаза, провалилась то ли в сон, то ли в обморок, не чувствовала ничего, кроме слабости, боли в горле и облегчения из-за того, что несчастная билетерша не умерла.

Пасизо вернулась с дымящимся стаканом в подстаканнике, подвинула стул, села напротив Маши. От сладкого горячего чая стало лучше, боль смягчилась.

– Ну, и как это понимать? – сурово спросила Пасизо.

Маша покраснела. До нее дошло, в чем заподозрила ее Пасизо. Булимия, одно из профессиональных балетных заболеваний. Чтобы не набирать вес, надо ограничивать себя в еде. Диета вовсе не жестокая, наоборот, очень даже здоровая, просто ничего лишнего. Мама говорила, если бы так разумно могли питаться все, болели бы меньше. Театр и училище снабжались отлично, проблем с правильными продуктами не возникало. Но запрет на картошку, мучное и сладкое давил психологически. Хотелось именно того, чего нельзя. Особенно часто не выдерживали девочки в переходном возрасте. За обжорным срывом следовала паника. Завтра поставят на весы, опозорят при всех. Единственное спасение – два пальца в рот.

Были страдалицы, которые постоянно так над собой издевались. Их называли булимичками, жалели и презирали. Они гробили здоровье, физическое и психическое, у них наступал паралич воли, а это с профессией несовместимо. Пойманные с поличным врали, объясняли рвоту случайным пищевым отравлением. Но педагоги всегда знали правду.

Пасизо гневно отчитывала Машу:

– Ты даже подростком не срывалась, уж от кого, а от тебя я такого не ожидала. И не смей врать, что это пищевое отравление.

– Нет, Ада Павловна, это не отравление и не булимия, – просипела Маша, – я говорю правду. На меня так подействовал противогаз, вонь резины, а тут еще билетерше стало плохо, она, бедняга, описалась, представляете запах? Вот и начались спазмы.

Пасизо минуту молча смотрела Маше в глаза, разглядывала ее лицо очень внимательно, будто увидела впервые, потом встала, прошлась по гримерке, о чем-то размышляя, бормоча себе под нос. Наконец остановилась возле Маши, склонилась к ней, спросила шепотом:

– Последние месячные когда были?

Маша подумала: «Нет, невозможно. При таких физических нагрузках задержки обычное дело».

– Когда? Господи, не помню! Кажется, в декабре или в январе.

Через час вместе с Пасизо она вошла в смотровой кабинет поликлиники на Большой Дмитровке. Пожилая приветливая докторша осмотрела, измерила давление, посчитала пульс, потом ободряюще шлепнула по коленке, бросила: «Одевайся» – и уселась за стол, заполнять страницы медицинской карты.

Пасизо ждала за ширмой. Маша трясущимися руками натягивала трико, застегивала подвязки, не понимая, почему не решается задать прямой вопрос: да или нет? Докторша оторвалась, наконец, от писанины, ушла за ширму. Маша услышала ее спокойный голос:

– Пятнадцать недель.

– Это точно? – спросила Пасизо.

– Сдаст анализы, тогда будет точно, – отчеканила докторша и добавила слегка обиженно: – Адочка, дружочек, разве я когда-нибудь ошибалась? Ты лучше скажи, в каких спектаклях она занята?

– Неважно, – отрезала Пасизо.

Маша вышла из-за ширмы, пробормотала, ни на кого не глядя:

– Что же теперь делать?

– Рожать! – рявкнула Пасизо и стукнула кулаком по столу.

– Конечно, рожать, дружочек, – подхватила докторша и потрепала Машу по щеке. – Самый возраст у тебя, здоровье в порядке, беременность развивается нормально. Отстреляешься – вернешься на сцену.

На улице Пасизо взяла Машу под руку и повела бережно, как инвалида, заставляя обходить лужи, оттесняя к краю тротуара, подальше от крыш, с которых свисали тяжелые сосульки. Маша всхлипывала, не могла произнести ни слова.

– Будешь ходить ко мне в класс, заниматься, чтобы не потерять форму, – говорила Пасизо, – станок, партерный экзерсис, растяжка. Это не противопоказано, даже наоборот, для будущих родов полезно. А вот о прыжках пока забудь.