Картонная пуля - Александр Духнов

— О! — с готовностью замахал руками опьяневший разнорабочий общепита. — Еще как! Я тут такого насмотрелся…

Я не стал дальше уточнять. Зачем вообще спросил? Что хотел услышать? Что они здесь, как снежные королевы? Что у них монастырь, а не варьете? Дурак, только настроение себе испортил. Хотя что он может знать? И что такого особенного видел?

…Между делом, под предлогом сходить в туалет я обследовал подвал. Дом возвели еще при Сталине… Что-что, а в суровые предвоенные и послевоенные времена подвалы любили и умели строить. Мрачный и солидный, теряясь концом во мраке, он тянулся метров на сто и имел географию, в которой с ходу не разобрался бы сам Крузенштерн — отростки, аппендиксы, рукава, заставленные огромными проржавевшими весами, отсыревшими деревянными поддонами, бочками из-под квашеной капусты, сорокалитровыми алюминиевыми бидонами, покрытые толстым слоем ржавого растительного масла.

Прошло не меньше четверти часа, пока в темноте, пропахшей солеными огурцами, не обнаружилась железная, вросшая в стену дверь, судя по отдельным признакам, противоположной стороной как раз выходившая в комнату отдыха охранников «Коалы». На замочную скважину годы наложили лепешку липкой бурой грязи… Я поскреб ногтем, и она легко отвалилась. Если бы в подвале было чуть посветлей и под рукой оказалась лупа, я наверняка обнаружил бы вокруг замка тонкие царапины, следы тайных усилий жуликоватого Клепикова… Нашлепку я приклеил обратно.

Познавательное застолье с кузнецом оборвала приземистая усатая тетка в замызганном белом халате, незнакомая с культурным обхождением. Сорок минут назад в кухонном коридорчике неподалеку от лестницы в подвал, по-кавалерийски оседлав перевернутую табуретку, она чистила морковку. Я разыскивал Володю, и именно женщина-буденовец указала дорогу вниз, проводив мою личность таким же неприязненным взглядом, каким чистоплотные домашние хозяйки смотрят на грязные следы, оставленные в прихожей башмаками слесаря.

— Вовка! — закричала она, заглядывая в каморку. — Мусорка приехала! Я за тебя грузить не буду!

Кузнец покорно засобирался, благо и водка кончилась. Я сам-то выпил полглотка, но, чтобы на общем фоне не выделяться трезвым видом, счел за лучшее придать членам расслабленный вид и состроить дебильную физиономию. Усатая подсобница, чувствуется, сама не дура выпить, с одного взгляда поняла, что опоздала, и тогда, приняв вид строгий и начальствующий, и меня погнала вон, костеря грубыми словами всех нетрудолюбивых алкашей…

Как я уже упоминал, главные, украшенные натуральными гусиными перьями окна кафе «Лебедь» выходят на улицу Орджоникидзе, трамвайную линию и довольно запущенный парк, разбитый на задворках Оперного театра. Соответственно подсобные помещения первого этажа, как в зеркало, смотрятся во двор — на детскую песочницу без песка, погнутый турник, пять чахлых тонконогих березок и пять мусорных контейнеров, вокруг которых состоятельные граждане выставляют импортные автомобили. Машины пропитываются запахом разлагающегося мусора, но другой стоянки поблизости нет. Тот же несимпатичный вид можно наблюдать из четырех давно не мытых окон АОЗТ «Коала», соседствующего с общепитом.

Во вторник утром, вернее без нескольких минут одиннадцать, мы с Катей, выражаясь по-милицейски, установили наружное наблюдение под пыльной акацией на скамеечке в палисаднике, откуда «простреливается» пространство перед основным и служебным входами кафе «Лебедь».

Для такого случая я попросил Катю приодеться как-нибудь нетрадиционно, чтобы никто, а именно парочка Клепиковых, с ходу не смогла ее опознать. Катя приняла просьбу близко к сердцу. Традиционные джинсы остались при ней, зато из милой рыжеволосой девушки, благодаря парику, она превратилась в довольно пошлую блондинку. Темные очки довершили метаморфозу. Я и сам попытался законспирироваться, но вряд ли у меня получилось так же убедительно. Еще нас слегка прикрывали свисающие ветви акации.

По-хорошему следовало занять наблюдательный пункт в палисаднике пораньше — времени для такого дела не стоило жалеть, но в десять утра частный нотариус с неприятной фамилией Крысин заверял нашу сделку с Сердцевым, который за сутки успел таки оформить все полагающиеся бумаги на мою квартиру. После того, как нотариус оставил свои отметины на документах, в кабине своих «Жигулей» Дмитрий Викторович отдал мне две перетянутые черными резинками разнокалиберные пачки купюр сиреневого цвета, и я поразился странному тождеству большой-пребольшой, тяжелой-претяжелой двухкомнатной квартиры и невесомых бумажек на другой чаше виртуальных весов.

Испытывая странное чувство, я взвесил деньги в руках и заметил:

— Если бы в других купюрах, вот если бы полный дипломат «бабок», как показывают в кино, выглядело бы солиднее… И вот это все, что заработали мои родители за всю жизнь!..

Сердцева в этот момент ничуть не интересовали мои переживания.

— Значит, завтра я могу вступать в права собственности? — уточнил он.

— Точно. Где-нибудь к вечеру…

К завтрашнему вечеру передо мной открывались три основных перспективы: или я умру, или в наручниках меня отведут в переполненную тюрьму, или, отягощенный баксами, с Катей на соседнем сиденье я буду удаляться от Новосибирска со скоростью восемьдесят километров в час — быстрее мой «шиньон» не бегает. Правда существует и четвертый вариант. Если ограбление не состоится, за семьдесят пять тысяч рублей придется искать скромное однокомнатное жилье и доживать недолгий человеческий век на военную пенсию. Может быть, Катя согласится взять меня к себе, тогда на семьдесят пять тысяч можно устроить симпатичные каникулы для двоих где-нибудь в Ницце. Но вряд ли можно рисковать такой суммой. Что, если после Ниццы юная танцовщица меня разлюбит?.. Придется пополнять армию вшивых бомжей…

— …Удивительная фамилия! — ни к селу ни к городу пробормотал Сердцев.

— Какая фамилия?

— У нотариуса. Нельзя нотариусу с такой фамилией. Клиентов отпугивает. Если бы знал заранее, другого бы нашел, благо их сейчас, как крыс нерезаных…

— Семьдесят пять, как договаривались, — сообщил он укоризненно, уловив с моей стороны жлобскую попытку пересчитать деньги. — Впрочем, если по справедливости, я вчера на пять тысяч, любезно тобою подаренных, не наработал. Все оказалось чуть проще, чем я ожидал… Не все еще у нас продается, остались еще бескорыстные люди — будущее России.

— Ну, раз уж обещал… — замялся я.

— Ладно, не переживай. Девушка того стоила. Где ты только таких берешь? Я за тобой давно наблюдаю. Всегда у тебя девки классные…

— Ну, уж классные, — польщенно зарделся я, — ну, уж всегда…

— Не скромничай. Ну, «колись», где откопал?

— Есть места…

— Кроме шуток. Давай так. Ты мне говоришь, где они водятся, а я тебе возвращаю пять тысяч…

Во, люди, круто заворачивают! Неужто Катя действительно так хороша? «Ах ты, старый козел! — подумал я про Сердцева. — Оказывается, у тебя не заржавеет отобрать самое дорогое у приятеля!» Чему я удивляюсь? У всех приятелей такая фигня не заржавеет. Я совершенно не собирался торговать Катей. Я бы ее ни за пять тысяч, ни за квартиру, ни за свою жизнь не стал выставлять. Потому что она и была моей жизнью. Но, во-первых, все-таки неожиданное предложение могло быть жестом вежливости со стороны истинного друга — человек хочет вернуть пять тысяч и, особо не задумываясь, сочиняет для этого повод, во-вторых, завтра Катя все равно уезжает со мной в Африку. И я честно признался, что такие девушки танцуют в кафе «Лебедь», а Сердцев, не помедлив ни секунды, дополнительно отсчитал десять пятисотрублевых бумажек…