Петербургские женщины XIX века - Елена Первушина

Чуть ли не за неделю до нее вернулся в Петербург Жуков.

„А у нас, Ванечка, сватовство завелось: Танечка Полилова за Василия Яковлевича замуж идет“.

„Кто же сосватал?“ — спросил пораженный молодой человек.

„Я похлопотала, сынок“, — отвечала ничего не предполагавшая мать.

Иван Андреевич разразился градом упреков, обвиняя мать: „Я нарочно приехал, чтобы повторить свое предложение, а вы сами мое счастье разбиваете“.

И, не ожидая возвращения из биржи своего отца, молодой человек уехал на той же тележке, на которой прибыл, обратно в провинцию».

Марфе Федоровне предстояла забота расстроить каким-нибудь образом ею же налаженное сватовство. С этою целью она явилась к деду, как будто от имени жениха, и сказала: «Жених-то нам говорил: „Пусть будущий тесть даст за Танюшей серьги брильянтовые да шаль настоящую, ковровую турецкую“.

Дедушка сдвинул брови — это было признаком, что он волнуется.

„А еще просит ширму в спальню не ставить, а занавеску сделать около кровати, да целых три: штофную для парада, ситцевую и кисейную для лета“, — продолжала свою хитрость Жукова».

Егор Тихонович вскочил со стула и порывисто поднялся на антресоли, где жили дети.

«Я в это время вышивала бисером, — рассказывает Татьяна Егоровна. — Услыхав папенькины шаги по лестнице, засуетилась куда-нибудь спрятать пяльцы с бисером, он не любил, когда я занималась вышиваньем, называя это пустяками.

Папенька вошел весь красный от гнева. Я поздоровалась с ним, но он вместо ответа громко закричал: „Слышала, что твой возлюбленный-то требует?“

Меня обидело это название, и я резко ответила: „У меня никаких возлюбленных нет, папенька“. Мой ответ как будто успокоил отца, и он взволнованным голосом передал требование жениха.

„Что же ты скажешь?“ — „Скажу ему, вот и все“, — горячо проговорила я и быстро спустилась вниз, радуясь в душе разрыву. „Папенька говорил мне, что Василий Яковлевич вздумал командовать, еще не женившись на мне, так пускай он у себя в Мосальске и жену себе берет, мы, петербургские девушки, к этому не привыкли“, — отпела я свахе, и дело разошлось.

Отказ мой от брака с Василием Яковлевичем не понравился маменьке, и она решила: лучше, чем выдавать меня замуж, отдать в монастырь. Несколько дней спустя папенька позвал меня с моих антресолей вниз в гостиную и здесь вместе с маменькой заявил мне, что они решили отдать меня в монастырь, а чтобы жилось мне там удобнее, он положит на меня две тысячи рублей ассигнациями.

Я была бойкая, решительная девушка и в ответ на это предложение смело ответила: „Я согласна, но только не в женский, а в мужской“.

Дерзкий мой ответ рассердил папеньку, и меня сейчас же заперли на мои антресоли, не позволяя спускаться вниз ни к обеду, ни к чаю, ни к ужину.

В моем невольном заточении я находилась уже две недели, как к нам в дом приехали папенькины любимые гости, монахи из Александро-Невской лавры. Я услыхала из своей светелки громыханье двух колясок, въехавших на двор, и смотрела в окно. В них прибыли отец Аарон, архимандрит, а впоследствии и лаврский настоятель, отец Амвросий, отец Иоанникий, просфорник, отец Виктор, протодиакон, и еще кто-то из монахов, теперь не помню.

Когда они вошли в комнату, первый их вопрос был: „А где же Танюша?“

Мое присутствие было необходимо уже потому, что, заведуя хозяйством, я постоянно приготовляла гостям пуншик и умела угодить на вкус каждого, кому с ромом, кому с коньяком, больше, меньше сахару и т. п. Папенька принужден был объяснить причину моего отсутствия, и тогда отец Аарон, седовласый старец, сам поднялся ко мне на антресоли и начал уговаривать меня сойти вниз, но я решительно заметила: „Сойду только тогда, когда папенька подойдет к лестнице и сам меня позовет“.

Сломить его упрямство было бы очень трудно, но ради своих гостей, которых он любил и уважал, подойдя к лестнице, крикнул: „Таня Черномор (это было мое прозвище), иди сюда“.

Я быстро спустилась вниз и принялась за приготовление пуншика, в то время как гости вместе с папенькой распевали в гостиной старинные духовные канты и молитвы. В подобном пении они проводили всегда время, когда посещали наш дом.

С этого дня предложение маменьки отдать меня в монастырь никогда больше не возобновлялось, — рассказывает Татьяна Егоровна, — меня старались выдать поскорее замуж».

В конце концов Татьяне нашли жениха, который пришелся ей по нраву. Это был квартирмейстер Павловского полка Федот Иванович Григорьев.

«Новобрачному шел тридцать седьмой год, — пишет Полилов, — тогда как его молодой жене минуло восемнадцать лет. Ни по летам, ни по виду он не мог равняться с первыми двумя женихами Татьяны Егоровны. Как тот, так и другой, оба были молоды и красивы, но с Федотом Ивановичем Татьяна Егоровна прожила счастливо пять лет, когда он скончался и она осталась вдовою с тремя детьми».

Образ жизни замужней дворянки зависел от доходов и рода занятий ее мужа. И здесь могли быть некоторые варианты. После замужества дворянка могла остаться в столице, держать «открытый дом» и блистать в свете или стать «первой дамой» уезда или губернии. Могла вести тихую и уединенную жизнь в поместье и растить детей. Могла стать «полковой дамой» и вместе с мужем путешествовать с полком. Могла стать женой дипломата и уехать за границу. Для купеческой дочери все было проще. Ей предстояло заниматься домом и детьми, в то время как муж будет заниматься делами.

Если для дворянки домовитость и хозяйственность — приятный «бонус», то от купчихи никто не ожидал ничего иного. Выйдя замуж, она брала в свои руки бразды правления в доме, заведовала кладовыми, покупками, столом, одеждой, поддержанием в доме порядка, приемом гостей. Если ее муж был небогат, то помогали ей в этом разве что кухарка да нянька. Впрочем, большинство купеческих дочерей, с детства помогавших матерям в домашних хлопотах, были к этому готовы. Сложнее им приходилось, когда у мужа были еще дети от первого брака. Тогда 16-или 17-летняя девушка в одночасье становилась матерью детям, которые зачастую были всего лишь лет на 10 младше ее.

Так, 17-летняя Анна Федоровна Целибеева, выйдя замуж за 32-летнего Григория Петровича Елисеева, стала мачехой его дочери от первого брака 9-летней Елизаветы. Анне Макаровне Целибеевой, жене Степана Федоровича Целибеева, пришлось воспитывать сразу двух падчериц от двух разных матерей, правда, ей было уже за тридцать. 22-летняя Татьяна Алексеевна Потиталовская, в замужестве Дурдина, жена владельца пивоваренного завода на Обводном канале (современный адрес: Обводный канал, 169–177) Ивана Ивановича Дурдина, стала мачехой сразу четверых детей — трех пасынков и падчерицы. Позже у нее родились пятеро своих детей: три мальчика и две девочки. В завещании Татьяна Алексеевна одаривает только своих родных детей — сыновьям отходят принадлежащие ей паи Товарищества и доходного дома Дурдиных (унаследованные ею от умершего 12 лет назад мужа), а дочерям — по 100 000 рублей и бриллиантовые украшения.