Всеобщая история любви - Диана Акерман

– Ну, что у нас тут с ребеночком? – спрашивает Дин через переводчицу.

Мать поворачивает ребенка к нам лицом, и мы видим совершенно рассеченную «заячью губу» и вывернутые ноздри. Это дико обезображивающий дефект, при котором рот словно расщеплен надвое и отчасти вывернут наружу. Во всем остальном это чудесная малышка с темно-карими глазками и кожей цвета мокко. Поскольку расщелина на губе такая широкая, девочка не может поднять язык к небу и произносить звуки – и это в возрасте, важнейшем для развития речи. Многие дети, которых осмотрят сегодня специалисты «Интерпласта», будут с такими же рассеченными губами: этот врожденный дефект поражает одного человека из шестисот. Поскольку в Соединенных Штатах так высока численность населения (260 млн человек)[74], а операции по устранению врожденных дефектов делаются сразу же, люди с «заячьей губой» заметны у нас гораздо меньше, чем в Гондурасе, население которого составляет всего четыре миллиона. Появлению этого дефекта способствуют, вероятно, и браки между близкими родственниками, и плохое питание. Дин осматривает рот Исабель, используя карманный фонарик и шпатель для языка, задает матери вопросы об общем состоянии здоровья ребенка. Потом он берет фотографию девочки и наконец записывает ее имя в медицинскую карточку. Исабель – идеальный кандидат для хирургической операции.

Дин объясняет матери, что девочке потребуются две операции: косметическая, чтобы рот стал выглядеть нормально, и практическая, чтобы укрепить небо. Он уверяет женщину, что операции будут бесплатными, что она сможет остаться со своим ребенком, что ей придется потратить всего пару дней прямо сейчас, но через полгода нужно будет вернуться для второй операции. Процедуру можно делать лишь поэтапно, и гораздо важнее в первую очередь провести именно пластическую операцию, чтобы рот ребенка выглядел нормально и был гибким. Пока Исабель не может улыбаться, и это делает ее беззащитной, уязвимой, безоружной.

Улыбка для ребенка поистине бесценна, и не важно, кто он – девочка-маори или мальчик из штата Нью-Джерси. Ребенок подкупает взрослых широкой, открытой улыбкой, которая может остановить их в суетных делах, вызвать любовь и превратить антипатию в доброжелательность. Улыбки заразительны, улыбки омолаживают. В 1906 году французский врач Израэль Вайнбаум выдвинул теорию влияния выражения лица на наше настроение. Если просто растянуть рот в улыбке, это усилит приток крови к мозгу, и мы почувствуем себя в приподнятом настроении, говорил он. Позже Роберт Зайонц, психолог из Мичиганского университета в Анн-Арборе, уточнил и расширил открытия Вайнбаума. Теперь считается, что улыбка еще и меняет температуру мозга и высвобождает нейромедиаторы. Исследования, проведенные психологами Калифорнийского университета в Сан-Франциско, выявили, что выражения лица, передающие отвращение, уныние, страх и гнев, воздействуют на нервы, которые, в свою очередь, подают сигнал в участки мозга, отвечающие за сердечный ритм и эмоции. Хотя психологи до сих пор считают это утверждение спорным, факты убедительно показывают, что, изменив выражение лица, можно изменить и чувства. Норман Казинс, упорный защитник смехотерапии, доказывал пользу смеха в борьбе с разными заболеваниями и рассказывал о своих собственных успехах в борьбе против рака, достигнутых просмотром вызывающих хохот фильмов. Улыбчивые, счастливые дети кажутся взрослым более привлекательными, а привлекательным детям уделяют больше внимания учителя; их больше одобряют и любят родители. Улыбки играют существенную роль и в той робкой пантомиме, которую мы называем флиртом.

Но ребенку нужен и нормальный рот, чтобы воспроизводить то огромное множество невербальных сигналов, которые мы подаем мимикой, сообщая о настроении в соответствии с той стандартной комбинацией, которую люди инстинктивно понимают и ждут. Существует система тех основных, присущих всем, выражений лица – счастья, гнева, страха, удивления, отвращения, – которые одинаково понятны людям разных культур, говорящим на разных языках, никогда не встречавшим друг друга и, казалось бы, не имеющим между собой ничего общего. Лицо – это только кости, хрящи, ткани и кожа. И тем не менее, когда эти компоненты действуют в унисон, как положено, они создают тысячи разнообразных выражений, с тончайшими оттенками. Дети, родившиеся слепыми, пользуются такими же выражениями лица, как и зрячие. Непроизвольно, автоматически лицо отображает слова еще до того, как их успевает сформулировать мозг. Мы часто полагаемся на то, что лицо, как светофор, подаст нам нужный сигнал и откроет нам правду – слишком изощренную, постыдную, ужасную, интимную, эмоционально насыщенную или не выразимую словами. Упраздните этот язык улыбок и взглядов – и вы обречете ребенка на жизнь, ограниченную эмоциональными условностями и усилиями, исключите его из нормального общества.

Исабель уносят из кабинета, но нескончаемая вереница детей продолжается: мать с широко расставленными глазами приносит в кабинет девочку, страдающую синдромом Аперта. Девочке год и пять месяцев, у нее искривленные ноги с шестью пальцами, сросшимися на каждой ноге попарно. Пальцы на ее руках тоже срослись. Рут и Дин изучают рентгенограмму рук и решают отделить по одному пальцу на каждой руке, чтобы девочка хотя бы могла брать предметы. Следом за ней приходит Нубия – четырехлетняя девочка с короткими курчавыми волосами и невероятно длинными ресницами. На ней джемпер в синюю и красную клеточку, под который надета блузка с белым воротничком; на ногах – носки с оборочками. В мае прошлого года хирурги прооперировали и закрепили ей пальцы рук. Плача и отворачиваясь, она все-таки позволяет Рут разжать ее ладошки, на которых между пальцами остались лишь небольшие белесые рубцы. Рут их осматривает и кивает: лечение прошло прекрасно, и с пальцами все в порядке. Потом приносят трехмесячную Джессику, ее волосы, которые только начали расти, торчат непокорным хохолком. У нее широкая «волчья пасть»: половина губы словно поглощена носом. Потом приходит пятилетний Дэвид: его ужасно деформированное ухо скорее похоже на маленькую висящую куколку бабочки. После Дэвида приходит девятилетний Хосе со страшным ожогом ноги: рубцы на ней выглядят как небольшие горные цепи. Он носил в кармане петарды, и они взорвались.

К середине дня все дети начинают сливаться в один составной образ страдающего ребенка, временно обманутого его телом. Многим бы помогло лечение в США, но «Интерпласт» может себе позволить посылать туда лишь двадцать детей в год, потому что полностью зависит от частных денежных пожертвований, билетов на самолет и гуманитарной помощи. Эта организация принципиально не имеет правительственного финансирования (что обеспечивало невмешательство политиков), а билеты на самолет особенно дороги. Вместо этого врачи «Интерпласта» зачастую начинают проводить восстановительные процедуры (например, частично устраняют рубцы от ожогов или делают первую часть операции по устранению расщепления рта и неба) с тем ребенком, которого через полгода продолжит оперировать другой врач «Интерпласта». Эта методика не только эффективна и отлично помогает детям, но и связывает хирургов мощной невидимой цепью. Ведь, хотя врачи, разъезжающие по заданиям «Интерпласта» по всему миру, редко встречаются лицом к лицу, они часто «встречаются» в организме того ребенка, которого оперируют. В мае один врач прооперирует «заячью губу»; в сентябре другой проверит работу своего предшественника и продолжит ее, оперируя небо. В следующем мае еще один врач возьмет скальпель и, может быть, соединит ткани небольшого отверстия на небе; в следующем сентябре другой врач, возможно, попытается сделать губной желобок под носом более длинным и более естественным. Таким образом, на протяжении многих месяцев тот жестокий приговор, который вынесла ребенку жизнь, смягчается. Это делается руками многих людей, скрепляется многочисленными швами. В больницах США о таких детях заботился бы целый штат психологов, хирургов, ортодонтов и педиатров, которые проводили бы по этому поводу целые консилиумы. А здесь решения приходится принимать быстро. Однако в сложных случаях Рут и Дин иногда зовут Дэйва Томаса, Дэйва Фогарти или Луиса Буэсо (ответственного за проект в Гондурасе) – или всех сразу – и просят осмотреть ребенка, пораженного каким-то особенно тяжелым недугом, и обсудить, что здесь можно сделать.