Мизерере - Жан-Кристоф Гранже

— Марк? Говорит Воло.

— Только не это…

— Сейчас подъеду.

— Теперь у меня есть свои люди в полиции. Ты больше не можешь…

— Сейчас буду. Тогда и поговорим о твоих связях.

— Чтоб тебя…

Последние слоги он выговорил с невероятной усталостью. Улыбаясь, Волокин отключился. Такси поднималось по улице Клиньянкур. Свернуло налево. На улицу Орсель.

— Остановитесь здесь и ждите меня.

Скрывшись за припаркованными машинами, он прошел несколько домов и скользнул под арку. Шесть этажей без лифта.

Он и забыл об этом — здесь начинался его путь на Голгофу.

Он останавливался на каждой лестничной площадке, переводя дыхание. И каждый раз мимо проходили призраки, нервные или под кайфом, в зависимости от того, сделали ли они укол у дилера.

Последний этаж. Какой-то тип вышел из квартиры. Волокин мог бы войти, но предпочел позвонить в дверь. Он не хотел оказаться внутри. Не хотел ощутить липкую атмосферу зависимости, всегда царящую у перекупщика.

Барыга злобно оскалился, облив его презрением.

Словно окатил дерьмом.

— Взялся за старое? Мне надо зарабатывать на жизнь.

— Успокойся, я в завязке.

— Оно и видно.

— Заткнись.

— Ты не понял. Теперь у меня друзья в полиции, они…

Волокин схватил дилера за горло и прижал к дверному косяку:

— Сказал, заткнись. Гони то, что мне нужно, и я свалю.

— Ты меня достал. Это рэкет…

Волокин ослабил хватку:

— Сказано, гони.

Прикосновение бумажного пакетика к ладони. От близости героина его охватила дрожь… Предвкушая укол, Волокин отпустил дилера.

— Адиос, придурок. Это последняя доза.

— Надеюсь.

Легавый захромал вниз по лестнице, уже не ощущая боли.

Сел в ожидавшее его такси и бросил водителю:

— Мне нужно найти дежурную аптеку.

Шприцы. Спирт. Вата. А главное, надо отыскать укромное местечко для операции «катарсис». Он не поедет к себе на улицу Амло. И не остановится в пригородной гостинице. Можно податься в забегаловку и взять чай с лимоном. Чай из-за ложечки. Лимон из-за сока. Но при одной мысли о том, чтобы ширяться в грязной уборной, его замутило.

Шофер остановился под неоновым крестом. Переливчатый зеленый свет. Серое небо. Волокин выскочил на тротуар. Собственная подвижность стала для него приятным сюрпризом. Он сможет продолжить расследование, не дожидаясь полного выздоровления.

Сыщик прошел по аптеке мимо косметических кремов и наборов для мгновенного похудания. Встал впереди очереди и сделал заказ не терпящим возражений тоном.

Аптекарша осмелилась спросить:

— У вас есть рецепт?

— Нет. Но я спешу. У меня героиновая зависимость.

— Вы шутите?

Волокин показал ей полицейское удостоверение.

— Конечно. Мой напарник — диабетик. Он ждет меня в машине. Вы не могли бы поторопиться?

Женщина как будто успокоилась. Через три минуты он был уже в такси, сжимая в руках свою добычу.

— На бульвар Вольтера, — приказал он.

Теперь он знал, куда податься. Никакого другого убежища ему не найти. Через несколько минут он был на месте. Ворота открыл универсальным ключом, а замки с тройной фиксацией — отмычкой. Ногой прикрыл за собой дверь, и его захлестнула волна блаженства. В каком-то смысле он был у себя дома.

Дома у Лионеля Касдана. У Старика.

Он сбросил на пол сумку и куртку. Расположился в спальне, сперва помыв руки и отыскав на кухне ложечку и лимон. Содрогнувшись при мысли о совершаемом кощунстве, нашел галстук, чтобы использовать его вместо жгута. Затем уселся на край кровати и приступил к ритуалу. Его охватило странное спокойствие. Впервые он готовил укол с совершенно определенной целью.

Сегодня героин заменит сыворотку правды.

Он положил вату в ложечку. Погрузил иглу в пропитанные героином волокна. Яд потек в шприц. The needle and the damage done. Игла и ад. Волокина не мучила совесть. Он сказал себе: «Это ради доброго дела». Он сказал себе: «Это в последний раз». Потом, улыбнувшись, добавил: «Нельзя доверять нарку». И усмехнулся. Он вступил в магический круг. Туда, где все уже не в счет, кроме наступающего блаженства.

Он ввел иглу в вену. Нажал на поршень. Почувствовал, как внутри растекается жаркая волна. Он мог бы написать книгу о скорости кровообращения. О магической сети вен, по которой с невиданной быстротой распространяются вечная нега и мудрость.

Несколько секунд он наслаждался приходом. Все отступило. Мир. Его власть. Вес. И сменилось невероятной, сладостной легкостью. Время исчезло. Выгнувшись от удовольствия, Волокин воображал, что он катается на доске по млечной пене. Воздушные пузырьки нежным ветерком потрескивали в ушах, словно в какое-то безумное утро он забыл смыть гель для бритья…

От невыносимого блаженства у него перехватило дыхание. Он икнул. Такое случается сразу после оргазма. Потом медленно откинулся назад, на кровать, покачиваясь от наслаждения и ясности. Он превратился в тело, вращающееся по орбите собственного удовольствия, собственного мозга, томившегося на слабом огне, золотистого, словно будда в глубине грота.

Вспомнить…

Сосредоточиться на прошлом, чтобы разрубить узел правды…

Он закрыл глаза и почувствовал, как что-то в нем поддается.

Что-то хрустнуло, сильно, как кость под руками остеопата.

И потом, черт… да, дверь открылась…

Произошла вспышка, и он узнал.

Первым впечатлением от Колонии стали ворота с электронным замком, изгородь из стальных прутьев, ощетинившаяся острыми лезвиями, очевидно под напряжением, и сторожевые башни. Навстречу ему вышли два молодых человека. С румяными кукольными лицами и тонкими волосами, укутанные в толстые куртки из черного полотна, как у железнодорожников прошлого века.

Они заставили Касдана выйти из машины. Тщательно ее осмотрели. На выезде из Флорака армянин припрятал пистолет в углу багажника, под запаской. Охранники поинтересовались, нет ли у него с собой камеры или фотоаппаратов: любые съемки на территории Колонии запрещены. Изучив его документы, очень вежливо попросили разрешения его обыскать. Подобная бдительность выглядела нелепо. Речь шла всего лишь о концерте вокальной музыки, проходившем в безобидной общине. Но армянин не стал возражать. Неподходящий момент, чтобы обращать на себя внимание. Одно то, что он парижанин, делало его подозрительным.

Охранники поблагодарили его. Все это выглядело крайне двусмысленно: с одной стороны, мягкость и любезность в обращении, с другой — личный досмотр и острия на ограде. Касдан снова сел в машину. Он въехал в ворота со странным ощущением любопытства, к которому примешивался страх…