Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России - Владимир Макарцев

Например, после 1861 года, после освобождения от крепостной зависимости. Из этого следует, что свобода в том виде, в котором они получили ее тогда, была им не нужна. Эта свобода обрекала их на нищету и голодную смерть. Или в феврале 1917 года, когда низшее сословие, страдавшее от голода, решило заявить о своем праве на жизнь, а высшее решило ему в нем отказать… с помощью расстрелов, естественно.

И наоборот, в Великую отечественную войну – а это всеобщие голод, разруха, многомиллионные жертвы, вообще невиданные потери, жесточайшие диктатура и террор – никто восставать не собирался. Были предатели. Были и герои. Но восстаний не было, не говоря уже о революции! Причина одна – социальная справедливость. Именно благодаря ей все работали на победу, невзирая на свое положение, и все за это несли равную ответственность. Получается, общие обязанности и ограничение свободы уравнивали всех в правах!

Тогда в этом и кроется источник нашей справедливости, заменяющей собой западную демократию, и в этом же скрывается никем непознанная национальная идея. Разница в социальных правах уравновешивается возложенными на всех равными обязанностями, которые действительно определенным образом ограничивают личную свободу. Однако это не значит, что ее нет. В целом люди всегда были свободны в своей частной жизни, но только в рамках выполнения социальных обязанностей.

Крепостной крестьянин, например, мог взять взаймы у своего помещика и начать свободную торговлю в городе, но делал это он в рамках сословных обязанностей по оплате оброка, подушной подати и т. д. И даже разбогатев, он не приобретал прав, потому что выкупиться на свободу можно было только с разрешения помещика. Это он в качестве посредника был держателем крестьянских прав от имени и по поручению государства.

В советское время люди тоже были вполне свободны в своей личной жизни, но тоже в пределах исполнения обязанностей. А обязанности должны были выполнять все, сначала просто чтобы выжить во всеобщей разрухе, посеянной Первой мировой войной, а потом потому, что эта обязанность была записана в Конституции 1936 года – кто не работает, тот не ест. На деле же получилось, что все оказались приписанными к своим рабочим местам, примерно так, как это было в сословном обществе, которое формально упразднили в 1917 году, и не могли свободно перемещаться в поисках, например, заработка.

В реальной жизни общие обязанности и ограничение свободы парадоксальным образом уравнивали всех в правах, мы во многих отношениях действительно были равны (по крайней мере, «золотых парашютов» никто не раздавал), а значит и свободны. Память об этом равенстве до сих пор греет ветеранам душу, навевая тоску по советским временам и заставляя вспоминать их добрым словом.

Это парадокс, который никак не могут разрешить ученые мужи и особенно нахватавшаяся по верхушкам творческая интеллигенция – достойная наследница Васисуалия Лоханкина, известного своим «исключительно интеллектуальным образом жизни». Все мечтают о демократии, о правах человека, о какой-то вестернизации, все жаждут свободы как на Западе. А она все никак к нам не идет – уж сколько лет, и все-то у нас как-то по-другому. Сплошная «имитация отсутствующих институтов» (Л. Шевцова).

Между тем, наша проблема заключается в том, что мы не видим своей сословности, в публичном праве ее нет. Право, как известно, записывается в законе, большевики его отменили в 1917 году, и все решили, что на этом с сословностью покончено. Но есть еще традиции… они ведь никуда не делись, они живут среди нас, их нельзя отменить, потому что мы сами состоим из традиций. Из традиций состояли и большевики. Поэтому они ничем не лучше и не хуже нас – по крайней мере, не нам их судить, они действовали под давлением социальных фактов, которые не оставили им другого выбора. Социальный поток невиданной силы вынес их на гребень волны, и они должны были обрушить обветшалую плотину военно-сословного общества, которая почти сто пятьдесят лет держалась на «хлипком» привилегированном праве высшего сословия, свободного от обязанностей. В экстремальных условиях мировой войны нужно было заложить в нее новый и более мощный фундамент – общинное право низшего сословия. Оно уже было сформулировано, и не без помощи социалистов, конечно, – фабрики рабочим, земля крестьянам нужно было только взять государственную власть и соединить ее с социальным правом нижнего сословия.

Сейчас мало кто знает, что, придя к власти, большевики назвали свое правительство временным – «Образовать для управления страной, впредь до созыва Учредительного собрания, временное рабочее и крестьянское правительство, которое будет именоваться Советом Народных комиссаров».[564]Точно так же, как и Временное (до выборов в Учредительное собрание) правительство, которое они арестовали. А что же случилось, почему разогнали «учредилку», перестали быть временным правительством и установили диктатуру?

Чтобы избежать излишнего погружения в несущественные исторические факты, скажем коротко – III съезд Советов, приняв «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», отменил частную собственность. Не на землю, а фактически вообще на все!

До этого, пунктом № 1 знаменитого «Декрета о земле» (26.10.1917), II Съезд Советов отменил только помещичью собственность, то есть только собственность высшего сословия – «Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа. Все конфискованные земли «переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов, впредь до Учредительного собрания».[565]

Научные изыскания советского и постсоветского времени как-то вымыли из истории простой и очевидный факт: «Декрет о земле» не был продуктом только большевистской мысли, это была общесоциалистическая программа действий в деревне, выработанная эсерами, которая в разных вариантах кочевала из одной социалистической программы в другую. Наверное, поэтому, еще со времен перестройки всякая «пишущая братия», вторя эсерам, талдычит нам про то, что большевики украли эсеровскую аграрную программу и поэтому победили. Но что мешало эсерам, воспользовавшись собственной программой, выступить и победить, самим взять власть или разделить ее с другими социалистами? Хотя… в этом случае, как отмечают специалисты, размеры катастрофы трудно себе даже представить, потому что, «отвечая требованиям общинного крестьянства, аграрная программа эсеров не давала ответа на вопрос, за счет чего и кого государство будет удовлетворять потребности городского населения, армии и др. в продуктах сельскохозяйственного производства».[566]