Орудия Ночи. Кн. 4. Жестокие игры богов - Глен Кук

– На пару деньков? Зачем? Момент неподходящий.

– Мы с тобой отправимся в удивительное и очень опасное путешествие.

В комнате из ниоткуда возник Кловен Фебруарен. Пока Консент изумленно на него таращился, старик быстро отошел к стенке.

На его месте появились держащиеся за руки Лила и Вэли и со смехом разбежались в разные стороны.

Пришел черед Герис. Она возникла в нескольких дюймах над полом и опустилась, сыпя проклятьями. Настроение у нее было дурное.

– Хорошо бы, братик, это все стоило моих трудов.

– Иди сюда, Титус, – велел Хект Консенту. – Встанем спина к спине. Ну что, родня?

– Пайпер, ты точно этого хочешь? – спросила Герис.

– Не хочу, нет, но мне нужно. И Титусу тоже. Через несколько дней мы отправимся в поход, и придется нам несладко. Мне нужно… Титус…

– Опять ахинею понес. Давайте, народ.

Герис, девочки и Кловен Фебруарен бросились на них. Последнее, что промелькнуло в голове у испуганного Хекта, было: «Всегда приходит тьма». И тьма пришла.

Путешествие продлилось дольше, чем они рассчитывали. Брат Свечка даже не думал, что перенесет путешествие так тяжело, хоть он и ехал в фургоне почти всю дорогу. К тому же им то и дело приходилось останавливаться: повсюду люди хотели посмотреть на графиню – одну из спасительниц Коннека.

Сочию такое преклонение беспокоило.

– Чем больше сейчас приветствуют, тем сильнее потом разочаруются.

– Трудно тебе придется – надо стать их легендой, – заметил Свечка.

– Не хочу я быть легендой, – отрезала Сочия, но потом, заглянув старику в глаза, добавила: – Ну, хорошо, я не прочь быть легендой. Вот только трудиться ради этого не хочу.

– Те, кто ищет легких путей, становятся героями других легенд – про дурных правителей.

– Вы меня иногда так злите.

– Знаю. Сам себя иногда злю. Но – будь оптимисткой. Мне недолго осталось донимать твое семейство.

– Что? Да вы меня переживете. Слишком уж праведный, такие не умирают.

– А я не про смерть. Хотя даже совершенные должны когда-нибудь предстать перед добрым Господом и отчитаться за свои поступки.

– Не понимаю.

– Я тоже не очень понимаю. Раз уж это путешествие так меня доконало, безумием было бы даже помышлять о еще более долгом странствии. Но я слышу зов.

– Да о чем вы все толкуете?

– Милая моя девочка, давай пока не будем об этом. Прежде всего я должен провести тебя через все испытания и помочь стать опекуном нового герцога. А уж после подумаю, как принести пользу собственной душе и свету.

К Кастрересону путники подъехали, когда солнце уже поднялось. Залитый мягким утренним светом, город предстал перед ними во всем своем великолепии. Именно в такие минуты становилось понятно, почему его назвали Белым Городом.

На стенах повсюду были строительные леса. Как раз сейчас отстраивали Бург и Инконж. Магнаты, поощряемые королевой Изабет, хлопотали вовсю.

В Белом Городе только и говорили что об Арнгенде: мол, нужно приготовиться, не ровен час, они опять нагрянут.

Все пребывали в печальной уверенности, что от этой угрозы им не избавиться никогда.

Из города вышли тысячи людей. Люмьер почти все время спал. Его по очереди носили Эскамерола и Гилеметта, чтобы все могли посмотреть на нового герцога. Многие коннектенцы выкрикивали благословения и предлагали дары. По настоянию Свечки Сочия их принимала – это было очень важно для дарящих. На бесчисленных лицах графиня читала радостное волнение – все предвкушали будущее. Судя по благословениям, Вдовы сумели убедить людей, что не нужно больше бояться грядущего с севера зла.

– Вот это я и имела в виду, когда говорила про ужасные ожидания, – призналась Сочия монаху, когда Кастрересон остался позади. – Им нужен не просто защитник, а избавитель. А мы с Кедлой на самом деле две разбойницы в юбках.

– Разбойницы в юбках, завоевавшие благосклонность Ночи.

Прошлым вечером к Сочии явился какой-то человек (телохранители его не увидели) и рассказал, что творится в Арнгенде. Кедла схватила Анну Менандскую и Безмятежного. Был там и новый король Арнгенда, с ним заключили мир. Мир гарантирует Войско Праведных. Между Праведными и Правосудными произошла стычка, и потрепанные Правосудные больше не хотели затевать свары.

Когда графиня начала расспрашивать таинственного человека, тот немедленно ушел. Девушка рассказала о нем только брату Свечке.

– А правая рука у него была покалечена?

– Так вы думаете?.. Дайте-ка вспомнить. Не знаю. Помню лишь его глаза – у него был гипнотический взгляд.

– Неважно, кем он был, но важно, о чем поведал. Не будем никому об этом рассказывать. И так путешествие нелегко дается, еще не хватало толпы пьяных коннектенцев, празднующих победу.

Двигались они действительно медленно. В самый удачный день – после отъезда из Кастрересона – удалось преодолеть лишь девять миль. Когда начались дожди и дороги стали непроходимыми, пришлось и вовсе на два дня остановиться. Дождь вообще шел частенько – такое уж было время года, – зато дальше на востоке погода налаживалась.

Когда Сочия и совершенный наконец увидели северные и западные стены Каурена, как раз моросило. Уже перевалило за полдень. В самом городе дождь не шел: сияющий Каурен, будто озаренный солнцем остров, возвышался в окружении весенней зелени всех возможных оттенков.

– Будем надеяться, это добрый знак, – сказала Сочия.

Вести об их приближении обогнали сам караван. До города оставалось еще несколько часов пути, а из ворот уже выходили люди.

– Разбаловалась я, – прошептала Сочия, – все думаю: можно же за десять минут туда долететь.

– Держи свое умение в тайне. Никогда, слышишь, никогда не поддавайся желанию похвастаться.

– Знаю-знаю.

– Люди не изумятся, но испугаются.

– Знаю. Если позволю своему огненному норову взять верх – сгорю.

Старик усмехнулся.

В Каурен путешественники въехали уже к вечеру. На улицах ярко горели факелы. Народ желал видеть новых правителей. Люмьер оказал им такую любезность – проснулся и устроил тарарам.

В толпе брат Свечка заметил и мрачные лица. Несмотря ни на что, в Каурене еще оставались епископальные чалдаряне, считавшие, что вполне уместно сжигать людей и вступать в Конгрегацию по искоренению богохульства и ереси.

Свечка подумал, что, может, еще и заскучает по жесткой Бернардиновой справедливости.