Завтрашний царь. Том 2 - Мария Васильевна Семенова

Праздничная. Величавая.

Ещё не ставшая домом.

Ознобиша, оказывается, успел в Выскиреге отвыкнуть от вознесённых к небу хором. Неволей задрал голову, и голова закружилась. Сибир не дал пошатнуться.

Чёрный каменный подклет, стены из вековых брёвен, кружевные окошки с настоящим белым стеклом, витые балясины крытого гульбища, нарядные гребни теремов, увенчанные жестяными махавками… красное крыльцо с мощными резными столбами, с гордым разлётом ступеней, устланных войлочными коврами…

На верху лестницы, ожидая, стоял Инберн. Сколько лет минуло, но Ознобиша его сразу узнал. Да Инберн не сильно и переменился, разве что брюхо ещё решительней раздвигало кафтан.

Из соседних саней не спеша выбирались праведная Змеда, Харавониха с Вагуркой, Невлин Трайгтрен, комнатные девки и слуги. Инберн сбежал навстречу, обмёл шапкой ковры перед великой гостьей, повёл царевну и бояр внутрь. Ознобиша двинулся следом. Очень хотелось опереться на руку Сибира, но он запретил себе слабость.

Вхожая палата… передняя комната, двери в людскую и молодечную… оробевшая челядь… согнутые спины, затылки…

Великий тронный чертог.

Дивные войлоки по стенам. Начертание Шегардайской губы, самого города со стеной, улицами, Торжным островом над голубым плёсом… узорочное оружие и щиты…

Вечером здесь поставят столы для знатного пира, но пока середина палаты оставалась пустой и просторной – лишь лавки по стенам для сидений царевича с лучшими горожанами. У дальней стены, на каменной подвыси, резной деревянный престол, изваянный в точном подобии утраченному. Сверху почётный навес: золотое шитьё, жемчуга панцирем, бахрома. На мыщицу этого кресла Эрелис повесит свою плеть. Когда же наденет Справедливый Венец, столец переедет в чертог для малых выходов, а сюда привезут и воздвигнут новый Огненный Трон.

За царским местом, как бы осеняя, висела большая картина. Аодх, будущий Мученик, а покуда – счастливый царь Андархайны, сильными руками воздевал младенца в пелёнках, показывая народу. Льнула к мужу юная царица Аэксинэй. Надвигалась на приморский город Божья гроза, и горело в последнем луче крыло симурана, выведенное золотом…

Картина сияла красками, притягивая взгляд.

– Сокровища, наполнявшие шегардайский дворец, после Беды изведали удивительную судьбу, – почтительно рассказывал Змеде державец. – Небесам было угодно, чтобы «Великая Стрета», пройдя долгий путь, обрела приют в Чёрной Пятери, где стала нашей святыней…

«Святыней? Что-то не припомню…»

– …Тогдашний стень, а ныне великий котляр, оказал картине особенную заботу. Так велело ему сердце, поскольку в отрочестве он случился при встрече наследника и своими глазами видел царя.

Ознобиша подошёл ближе. Присмотрелся. Торопливо отвёл взгляд. Выдохнул. Посмотрел снова.

С кедровой доски ему улыбался Лихарь.

Нет, не Лихарь. Царевич Гайдияр.

И опять нет. Не Гайдияр…

Человек с таким же лицом, но воистину праведный, милосердный и мудрый. Вождь народа, стоящий между людьми и Богами.

– Стень хранил картину и каждодневно молился, как на святой образ, ибо воинский путь живёт во славу Владычицы и ради службы престолу. По его приказу «Великая Стрета», людским небрежением претерпевшая немалый изъян, была тщательно поновлена. Мне же досталась честь везти её сюда, закутанную в мягкие полсти.

«Поновлена…» Взгляд Ознобиши покинул праведную чету, заскользил вдоль края доски. Ну конечно. Среди нарисованных горожан стояли молодые Инберн и Ветер. А над ними главенствовал Лихарь в царском венце.

Ознобиша вновь ощутил в воздухе ледяные токи. Искажённый, балованный образ нёс предупреждение и угрозу. Вспомнилось подмётное пророчество, сочинённое в безопасности подземелий. «Вот и ответ. Глупые котята, лезущие в драку взрослых котов…»

– Удивительно мне, – сказала вдруг Змеда. – Невлин, Алушенька! Вы же помните великого брата Аодха? Моя память подсказывает иное лицо, или я ошибаюсь? А узор на плаще! Это же знак Гайдияровой ветви!

Боярыня скромно потупилась:

– Не нам входить в дела праведных…

– Картина красносмотрительна, – сказал Невлин. – И явлена здесь в знак любви к государю. А свыше того пусть судят удостоенные рождением.

Змеда милостиво обернулась:

– Скажи нам правду, райца старшего брата!

Теперь все смотрели на Ознобишу. Взгляд Инберна разгорался медленным узнаванием. «Райца…»

– Надеюсь, мы однажды откроем, кто создал картину, – сказал Ознобиша. – Быть может, рисовальщик, далёкий от подножия трона, сам не видел царя Аодха и запечатлел облик Меча Державы, полагая в простоте, будто встреча с одним праведным есть встреча со всеми. Ещё этот райца находит, что высокоимённый Невлин рек истину: картина возвращена в знак любви и почтения к нашему государю. Да искупит доброе намерение ошибки, усмотренные её преподобством…

Как же ему хотелось обратно в выскирегскую Книжницу. В тишину каменных подземелий, к заветному сундуку, где они с Эльбиз разбирали древние письмена. Где можно было, подобно Тадге, оставаться просто учёным. Без личины царедворца, осторожного, изворотливого, скрытного в речах…

Сибир взял у него кошачью корзину, поставил на лавку.

– Наш Мартхе славен стремлением примирять и усматривать благие начала в поступках людей, – сказала Змеда. – Пусть сенные девушки укажут нам наши покои, ибо мы устали с дороги. Ты же, державец, вели позаботиться о райце государя. Ноша его нелегка, ему необходим отдых.

Инберн проводил царевну с боярыней и вернулся. Ознобиша смотрел, как державец идёт к нему через зал, и с лёгкостью читал его мысли. Инберн тоже вспоминал приезд новых ложек. Пепельные волосы хилого мальчонки… Лихаря с самострелом… Едкий дым, заполонивший стряпную, детские руки, цепко обхватившие сапоги: «Добрый высокоимён… высокодержав…»

– Как быстро время летит! – сказал Инберн. – Я же вот таким тебя помню. Туда-сюда оглянулся – а ты великий сановник, райца у завтрашнего царя!

Ознобиша слегка поклонился:

– Лёт времени и тебя украсил саном, высокостепенный державец. Ты кормил недорослей воинского пути, ныне тебе вверен дворец.

Инберн, конечно, заметил пятерчатку на его правой руке. С мягко набитыми кончиками двух пальцев. Заметил и промолчал. Его не было в лесном притоне, но о расправе над Ознобишей он наверняка знал. Не мог не узнать!

Оба тщательно подбирали слова, ступая по ненадёжному льду.

– Прикажи проводить тебя в покои, райца Мартхе. Ты, верно, стомился дорогой, да и кошки засиделись в корзине.

Он наклонился, присматриваясь. Дымка вздыбила шерсть и зарычала сквозь сетку. Длинные крепкие когти то возникали, то прятались.

– Царские кошки нравны, – сказал Ознобиша. – Не терпят чужих рук и вдобавок раздражены путешествием. Благодарю, высокостепенный, но я обожду здесь. Не годится слуге думать об отдыхе, пока трудится господин.

Приближение царских саночек ознаменовалось рёвом людского скопища, слышимым даже сквозь стены. Инберн с боярином Невлином поспешили навстречу. Ознобиша тоже сделал шаг, но остановился. Тронный чертог был слишком обширен, прибой ликующих голосов отчётливо раскачивал половицы.

«Не пришлось бы нового райцу для Эрелиса обучать… – посетила Ознобишу внезапная мысль, грустная, отстранённая, здравая. – Нет, я не оскверню большой день слабостью. Я выдержу. Я смогу…»

Эрелис вошёл в чертог решительной походкой, как надлежало хозяину. Шегардайский венец горел серебром в его волосах. Сестры с царевичем уже не было. Сокровище Андархайны провели малым крыльцом и далее в терем, ибо что толку хрупкой деве в беседах властных вельмож? Эрелис ещё заведёт здесь собственные порядки, но пока пусть