Иерусалим. Один город, три религии - Карен Армстронг

В 1131 г. король Балдуин II умер; ему наследовали старшая дочь Мелисенда и ее супруг Фульк, граф Анжуйский, грозный вояка, уже в зрелом возрасте решивший посвятить свою жизнь защите Иерусалима. В то время крестоносцам было очень важно показать, что у них сильный правитель, – на Ближнем Востоке, впервые за недолгую историю Иерусалимского королевства, выдвинулся могущественный исламский вождь. Это был сельджукский военачальник Имад ад-Дин Зенги, эмир Мосула и Алеппо. Зенги вознамерился восстановить мир в регионе, много лет раздираемом междоусобными распрями эмиров. Медленно, но неуклонно он начал покорять мелких правителей Сирии и Ирака и, опираясь на поддержку Багдада, одного за другим подчинил их своей власти. Возвращение территории, занятой франками, не представляло для него особого интереса – важнее было обуздать строптивых эмиров. Однако у франков его растущая империя вызывала большое беспокойство. Фульк дополнительно укрепил границы королевства, для чего в 1137 г. разместил в пограничном замке Бейт-Джибрин гарнизон рыцарей-госпитальеров. В том же году он заключил союз с дамасским эмиром Унуром (Анаром), решившим не допустить присоединения своего города к империи Зенги.

Одним из дипломатов, проводивших предварительные переговоры, был сирийский вельможа Усама ибн Мункыз, после подписания договора приглашенный совершить путешествие по франкской Палестине. Его воспоминания – ценнейший источник информации о том, как мусульмане относились к пришельцам с Запада, столь яростно напавшим на регион. Усаму, человека образованного и дружелюбного, многое поражало в нравах и обычаях франков. Он искренне восхищался храбростью этих людей, но ужасался их примитивной медицине, презрительному отношению к женщинам, религиозной нетерпимости. Усама невероятно смутился, получив предложение франкского пилигрима взять его сына с собой в Европу, чтобы юноша получил западное образование, поскольку сам был убежден, что сыну лучше попасть в тюрьму, чем в землю франков. Однако он признавал, что франки, рожденные на Востоке, куда лучше новоприбывших, с их примитивными европейскими предрассудками, и рассказал по этому поводу следующий забавный случай. Усама свел дружбу с тамплиерами, жившими в Иерусалиме, и всякий раз, когда он посещал их в Аль-Акса, рыцари предоставляли в его распоряжение небольшую молельню. И вот как-то раз, когда Усама молился лицом к Мекке, в молельню ввалился какой-то франк, схватил Усаму, повернул его лицом к востоку, и крикнул: «Так молись!» Другие тамплиеры поспешили оттащить его прочь от Усамы, но едва отпустили, как все повторилось. Тамплиеры стали извиняться: «Это чужестранец, он приехал на этих днях из франкских земель, – объяснили они, – и никогда не видал, чтобы кто-нибудь молился иначе, чем на восток». «Хватит уже мне молиться», – с достоинством ответил Усама и вышел. «Меня, – заканчивает он рассказ, – очень удивило выражение лица этого дьявола, его дрожь и то, что с ним сделалось, когда он увидел молящегося по направлению к югу»[73].

Постепенно в иерусалимском королевстве усиливался внутренний конфликт. На одной стороне находились франки, родившиеся в Палестине, которые, подобно тамплиерам из рассказа Усамы, могли понять точку зрения мусульман и были готовы установить нормальные отношениям с соседями. Другую сторону представляли франки, недавно прибывшие из Европы и не способные выдержать иную религиозную ориентацию. И эти разногласия нарастали именно тогда, когда соседние мусульманские народы отбросили, наконец, губительные распри и стали объединяться под началом сильного вождя. В 1144 г. франки получили удар, показавший им, как уязвимо их положение. В ноябре того года эмир Зенги в ходе военной кампании против Дамаска захватил Эдессу и уничтожил графство Эдесское. Мусульманский мир ликовал, и Зенги, беспощадный воин и запойный пьяница, неожиданно обнаружил, что стал героем ислама. Спустя два года он был убит, и его дело продолжил сын Махмуд по прозвищу Нур ад-Дин – «свет веры». Нур ад-Дин, ревностный суннит, решил вести священную войну как с франками, так и с шиитами. Подражая пророку Мухаммаду, он жил скромно и жертвовал огромные суммы бедным. Кроме того, он развернул действенную пропагандистскую кампанию за джихад. Коран осуждает войны как мерзость, но при этом учит, что, к прискорбию, иногда приходится с оружием в руках бороться против насилия и притеснений, отстаивая важнейшие ценности. Если людей убивают или изгоняют из домов, уничтожают места богослужения, долг мусульманина – подняться на свою защиту (Коран 22:40–42). Это предписание Корана как нельзя больше подходило к ситуации с крестоносцами, которые тысячами истребляли правоверных, отбирали и разрушали их жилища, жгли мечети и осквернили Харам в аль-Кудсе. Нур ад-Дин активно распространял антологии «Достоинства Святого города» (фада'иль аль-кудс) и заказал у лучших мастеров великолепную кафедру для проповедника, чтобы установить ее в мечети Аль-Акса после того, как франки будут изгнаны из Иерусалима.

Джихад на Ближнем Востоке в то время был почти забыт и возобновился в ответ на жестокое насилие, чинимое вторгшимися с запада крестоносцами. Закоренелые предрассудки европейцев помешали им эффективно противостоять напору Нур ад-Дина. Когда в 1148 г. на выручку терпящим поражение франкам явились армии Второго крестового похода, они вместо того, чтобы выступить на Алеппо против армии Нур ад-Дина, напали на дамасского эмира Унура, своего единственного союзника в исламском мире. Унуру ничего не оставалось, кроме как искать помощи у Нур ад-Дина. На политическую глупость крестоносцев наложилась бездарная организация осады Дамаска, окончившейся в итоге постыдным поражением. Второй крестовый поход показал, что безрассудная ненависть франков к исламскому миру способна завести их на самоубийственный путь, а стремление изолироваться от ближневосточных народов означает неспособность оценить реальное положение дел в регионе.

Провал Второго крестового похода наверняка омрачил праздник освящения вновь отстроенного храма Гроба Господня, состоявшийся 15 июля 1149 г., ровно через 50 лет после взятия Иерусалима. По окончании церемонии верующие торжественной процессией прошли к Храму Господа, а оттуда в долину Кедрона, к могилам крестоносцев, погибших при взятии Иерусалима. Последним пунктом стал крест на северной стене в том месте, где рыцари Готфрида Бульонского прорвались в город в 1099 г. Контраст с недавним фиаско, скорее всего, ощущался очень болезненно. Зато новый храм Гроба Господня был действительно выдающимся достижением: крестоносцам удалось соединить в одном большом здании в романском стиле ранее разрозненные христианские святыни – гробницу Иисуса, камень Голгофы и крипту, устроенную в скале там, где, как считается, императрица Елена нашла Животворящий Крест (см. схему). Высокая триумфальная арка связала ротонду XI в., построенную Константином Мономахом, с новым храмом на месте бывшего церковного двора. При этом западноевропейская архитектура не диссонировала с византийской, и крестоносцы постарались добиться гармонии с местным стилем – которой им, к сожалению, так недоставало в жизни. Остатки гробницы Иисуса покрыли мраморной плитой, которая позднее была обложена золотом. Стены украсились мозаиками и узорами из цветных мраморных плит, что придавало внутреннему пространству блеск и изящество, – это былое великолепие сейчас утрачено, и его трудно представить себе в сегодняшнем мрачном здании.