Двери в полночь - Дина Оттом

Делать нечего — я тоже повернула домой. Вышла к стоянке, огляделась, ища «майбах» Шефа: если он на месте, значит, Шеферель еще в Институте, и мы просто с ним мастерски разминулись. Но машины не было.

Я не спала весь день. Хмурое весеннее солнце слабо освещало город, почти не сумев пробиться сквозь тучи. За окном было серо. Потом сгустились сумерки, стемнело, небо стало синим.

Наступил вечер.

Пробило полночь.

Около трех ночи я включила телевизор и бездумно пощелкала по каналам, но ни взгляд, ни мозг ни за что не могли зацепиться.

Когда начало светать, я заснула — как была, в одежде, просто упала на кровать, зажав пульт в руке.

Проснулась рывком, первым делом прислушавшись — не слышно ли голоса из ванной, напевающего «Рио Риту», пока опасное лезвие скользит по беззащитному горлу, — потом кинув взгляд на часы.

Два часа дня. В доме тихо и пусто.

Я с надеждой обернулась к окну: когда-то мы завели привычку вешать на огромных стеклах стикеры с записками по любому поводу. Подцепили эту идею из какого-то фильма и использовали на полную катушку, просто радуясь тому, что в наш цифровой век можно написать что-то от руки.

Пусто. Только косые капли дождя оседают и тут же ползут вниз.

Шеф так и не вернулся домой.

Я понимала, что звонить ему на мобильный практически бесполезно, но все равно набрала номер. «Телефон абонента выключен…» В каком-то безумном порыве нашла в записной книжке Оскара. Мы не разговаривали с ним уже несколько месяцев, не виделись с похорон, и оборотень не появился, даже когда я чуть не умерла, но кто знает? Ведь они всегда держались вместе…

«Набранный вами номер не существует».

В квартире вдруг показалось тесно, в комнате — душно. Я рванула на себя створку окон и подставила лицо ветру. В комнату ворвался свежий холодный воздух, еще несущий в себе запах зимы. Несколько капель дождя, упавших на лицо, немного привели меня в чувство. Мозг лихорадочно работал: где искать? В Институте, как показывала практика, Шеф мог спрятаться буквально на ровном месте, если не хотел, чтобы его находили, в городе же я и вовсе не представляю, где его найти. Спрашивать у кого-то из групп, не видели ли они начальника, мне не хотелось — вдруг это посеет панику?

Повернувшись к окну спиной и ощущая бодрящий холод, я прикусила губу и стала перелистывать записную книжку телефона. Внезапно строчка перескочила на «Китти», и я едва поверила глазам — у меня оказался вбит ее номер! Не иначе Шеф постарался.

На секунду задумавшись, я нажала на «вызов» и поднесла трубку к уху. Она ответила почти сразу.

* * *

«Всевидящее око», хоть и имело интерьер придорожной забегаловки, считалось заведением приличным. Там собирались нелюди всех мастей, от обычных оборотней до редких фавнов, даже парочка химер. Находиться там было прилично.

Чего совсем нельзя было сказать о трактире «Крик баньши».

Это сомнительное во всех смыслах место пользовалась дурной славой примерно с середины XVIII века — то есть практически со дня своего открытия. В какой-то момент его даже хотели прикрыть, но потом рассудили, что низшим элементам тоже надо где-то находиться, и уж пусть лучше они будут там, чем путаться с приличными существами в том же «Оке». «Баньши» продолжила свое существование и год от года становилась все мрачнее и мрачнее, при этом расцветая буйным цветом, точно хищный цветок в джунглях.

Находилась «Баньши» на Старо-Невском, по иронии судьбы совсем недалеко от лавры — буквально у нее под боком. Незаметный переулок рядом со входом в собор вел к корпусам психбольницы, в какой-то момент переходя в деревянный мостик. Этого-то момента люди и не замечали — точнее, узенькой тропинки, бегущей вдоль желтого каменного забора и уходящей под кронами деревьев куда-то вглубь, параллельно мелкой и мутной реке Монастырке.

Именно там, метрах в двухстах от проезда, тропинка вдруг делала резкий поворот и утыкалась в стоптанные деревянные ступени, уходящие вниз. Никакой вывески с названием у трактира не было — те, кто приходил сюда, всегда и так твердо знали, куда шли. Черный провал входа, резкий запах дрожжей и кое-как сколоченный деревянный козырек — вот и все, что указывало на то, что посетитель пришел по адресу.

«Баньши» примерно на две трети находилась под землей, не имея ни одного окна. Кривоватая лестница без перил уходила вниз дальше, чем можно было ожидать, и, ступив на пол, посетитель оказывался головой на уровне земли. Люстра из одного колеса с укрепленными по ободу свечами, за цепи крепящаяся к потолку, почти не давала света, и в трактире всегда было полутемно. Кто-то даже шутил, что это сделано специально: чтобы лишний раз не пришлось признавать, кого и когда ты видел.

Здесь все было деревянным: затоптанный, потемневший от времени пол; тяжелые дубовые столы, выскобленные почти до половины; скамьи, не раз разбитые в драке о чью-то голову и кое-как сколоченные обратно; обшитые досками стены и даже барная стойка, за которой почти никогда никого не было со стороны хозяина, зато всегда кто-то сидел со стороны посетителей.

Сейчас был хоть и хмурый, но день, и в «Баньши» почти никого не было. Какая-то мрачная парочка, с трудом шевеля ртами из-за торчащих из нижней челюсти клыков, что-то тихо обсуждала в дальнем углу.

Хозяин, страшная смесь медведя и человека, не ставшая ни оборотнем, ни смертным, с ведром и тряпкой мыл пол. На нем были простые холщовые черные штаны и полосатая рубаха-косоворотка, которые, как говорили, он снял еще до революции с одного вокзального грузчика. Грязно-белый передник из тех же времен валялся на стойке. Существо звали Кузнецом — в лихие времена он мог убить одним ударом лапы, тяжелой, как кузнечный молот. Именно так ему и досталась одежда.

Кузнец вдумчиво и основательно возил по полу тряпкой, убирая метр за метром. Он знал, что скоро здесь будет грязно как в хлеву — и примерно так же по запахам, — но уборку полагал своей священной обязанностью и даже правом, не доверяя ее больше никому. О нем говорили разное, но уточнить никто не брался — стоило только раскрыть рот, как взгляд падал на злые медвежьи глаза под тяжелыми бровями, и вопрос сам застревал в горле.

Полумедведь разогнулся, хрустя костями, и вопросительно глянул на единственного сидящего за стойкой посетителя. Тот провел здесь уже много часов, не замечая, как меняются день и ночь.

— Еще?

Голос у Кузнеца был такой, что звенели стаканы у стены. Среди завсегдатаев ходила легенда, что однажды какой-то человек забрел в «Баньши» и, будучи уже изрядно пьян, не обратил внимания на окружение. Его хотели было порвать на месте, но Кузнец не дал, решив развлечься. Он напоил беднягу до полусмерти, а когда тот уже не мог держаться ни на ногах, ни на скамье, вывел на середину трактира, придерживая за плечо, и гаркнул что было силы: «Трезвей!» Говорят, человек и правда протрезвел. И даже поседел. И убежал в ночь без оглядки прямо в промокшей одежде.