Карта небесной сферы, или Тайный меридиан - Артуро Перес-Реверте

Но перейдем к делу. А заключается оно в том, что утром в моем университетском кабинете двое посетителей изложили мне проблему, с которой столкнулись. Точнее, излагала она, а он, устроившись на стуле, с которого я снял кипы книг, чтобы освободить ему место, скромно слушал. И, должен признаться, этот молчаливый моряк — хотя о его профессии я узнал несколько позже — был мне симпатичен; может быть, из-за его манеры слушать и не вмешиваться в разговор или из-за того, что он показался мне человеком пусть и неотесанным, но хорошим, с открытым прямым взглядом, мне нравилась его манера теребить нос, когда что-то смущало его или сбивало с толку, нравилась мне и его застенчивая улыбка, и то, что был он в джинсах, теннисных туфлях и белой рубашке, из-под закатанных до локтя рукавов которой видны были сильные, крепкие руки. Про таких, как он, внутреннее чувство справедливо ли, нет ли, но говорит: на него можно положиться; и мне хочется рассказать эту историю именно потому, что он, оказавшись в самом центре событий, играл в ней немалую роль. В юности я тоже читал кое-какие книжки. Кроме того, я обычно прибегаю к изощренной вежливости — у каждого свои приемы — как к средству выразить глубочайшее презрение к своим ближним; и наука, которой я себя посвятил, есть всего лишь способ — впрочем, не хуже любого другого — держать на отдалении мир, населенный людьми, которые на самом деле приводят меня в бешенство и среди которых я сам, причем руководствуясь только своими симпатиями и антипатиями и отвергая всякую справедливость, произвожу отбор. Как сказал бы Кой, каждый устраивается, как может. Так вот, по некоему странному побуждению — можете называть это солидарностью или сродством душ — я испытываю необходимость оправдать этого моряка, лишенного моря; это и есть причина, по которой я вам рассказываю его историю. В конце концов, изложить его приключения с Танжер Сото — все равно что применить проекцию Меркатора для описания мира: чтобы представить сферу на плоскости, в высоких широтах приходится искажать земную поверхность.

Итак, тем утром в моем кабинете Танжер Сото в самых общих чертах обрисовала мне свое дело, а потом сообщила, в чем, собственно, состоит проблема, а заключается она в 37°32′ северной широты и 4°51′ восточной долготы по сферической карте Уррутии.

В этом месте, в последней трети XVIII века, затонул некий корабль, с учетом моих же собственных таблиц поправок эти координаты соответствуют нынешним 57°32′ северной широты и 1°21′ западной долготы. Вопрос моих посетителей заключался в следующем: правильно ли они учли поправки; подумав немного, я ответил, что если таблицы были использованы правильно, то правильными должны были оказаться и их вычисления.

— И тем не менее, — сказала она, — корабля там нет.

Я посмотрел на нее с вполне понятным недоумением. В такого рода вопросах я не доверяю безапелляционным утверждениям и женщинам, не важно, красивым или дурнушкам, которых почитают за больших умниц. Сколько я их перевидал в университетских аудиториях!

— Вы уверены? Я как-то не думал, что затонувший корабль криками оповещает о своем местонахождении.

— Само собой, нет. Но мы исследовали все, в том числе и на местности.

Значит, в воду вы все-таки сунулись, сделал я вывод. Я попытался занести эту пару в одну из разработанных мной категорий, но это было непросто.

Археологи-любители, фанатичные историки, охотники за сокровищами. Сидя за своим столом, под репродукцией карты-итинерария Пейтингера — подарком моих студентов в связи с назначением меня заведующим кафедрой, — я занялся пристальным изучением своих гостей. По виду она могла принадлежать к первым двум категориям, он — к третьей. Конечно, если вообще допустить, что у археологов-любителей, фанатичных историков и охотников за сокровищами имеются некие внешние отличия.

— Тогда не знаю, — ответил я ей. — Единственное и самое простое объяснение, которое приходит мне в голову, — ваши исходные данные неверны. Координаты не соответствуют действительным.

— Этого быть не может. — Она тряхнула головой, и ее асимметрично постриженные волосы коснулись подбородка. — Документальные обоснования очень точны. Тут возможна только чуть большая погрешность, а это означает, что нам надо расширить район поисков… Но перед этим нам хотелось бы исключить любые другие ошибки.

Меня позабавили ее интонации. Знающая, уверенная в себе, четкая дама.

— Например?

— Мы могли совершить ошибку, применяя ваши таблицы поправок… Я бы хотела попросить вас проверить наши расчеты.

Я снова несколько мгновений внимательно смотрел на нее, потом перевел взгляд на Коя, который сидел на стуле с видом пай-мальчика, положив свои большие руки на колени, и слушал нас совершенно спокойно, не вставив ни слова. Любопытство мое имеет пределы, тем более про подобные поиски затонувших кораблей я знал довольно много разных историй. Но мне противно было думать о студентах, которые ожидали меня в коридоре, — уж слишком хороший выдался денек, чтобы тратить его на проверку их работ и на экзамен, сеньорита Сото — пусть и не красавица из-за формы носа в профиль — была необычайно привлекательна, хотя, возможно, именно этот дефект и прибавлял ей привлекательности, да и Кой мне, пожалуй, нравился. «Пуркуа па?» — вспомнил я название корабля французского полярника Шарко. Много времени это наверняка не отнимет, так что я согласился. Танжер Сото вынула из картонного тубуса несколько карт и разложила их на столе передо мной. Среди них я сразу увидел ксерокопию сферической карты из атласа Уррутии. Мне она была, разумеется, знакома, и когда-то я изучал ее с большим удовольствием.

Конечно, не столь великолепна, как карты Тофиньо, но все же прекрасно выгравирована сухой иглой по выколоченным и тщательно отполированным медным пластинам.

— Ну что ж, давайте взглянем, — сказал я. — Когда затонул корабль?

— В тысяча семьсот шестьдесят седьмом году.

В юго-восточных водах Испании. Координаты брались по пеленгу практически в тот момент, когда корабль затонул.

— Меридиан Тенерифе?

— Нет. Кадис.

— Значит, Кадис. — Я ободряюще улыбнулся ей, глядя на верхнюю часть карты, выискивая соответствующую масштабную линейку. — Обожаю этот меридиан. Прежний, разумеется. Есть в нем аромат утраченного прошлого, это все равно что Атлантида старика Птолемея. Вы понимаете, о чем я…

Я надел очки, чтобы видеть вблизи, и начал работать. Они так и не ответили мне, понимают ли они, о чем я, или нет Широту я определил сразу же, без особых трудностей — они вычислили ее достаточно точно. Вообще-то уже три тысячи лет финикийские мореплаватели знали, что высотой солнца в полдень или высотой звезд возле северного полюса над горизонтом в той или иной точке измеряется ее широта. Теперь это и ребенок может сделать. Разумеется, не всякий ребенок, а только тот, который имеет хоть какие-то познания в космографии.

— Вам повезло, что ваше кораблекрушение произошло в тысяча семьсот шестьдесят седьмом году, — отметил я. — Случись это на сто лет раньше, с широтой особых проблем все равно бы не было, а вот с долготой тогда были большие сложности. Маттео Риччи, один из величайших картографов того времени, совершал ошибки до пяти градусов, производя измерения по меридиану Тенерифе… Тысяча пятьсот лет потребовалось земному шару, каким его представлял себе Птолемей, чтобы несколько уменьшиться в размерах… И происходило это очень медленно… Думаю, вам известно знаменитое высказывание Людовика Четырнадцатого, когда Пикар и Ля Ир на полтора градуса сократили карту Франции: «Мои картографы отобрали у меня больше земель, чем неприятель».