Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700 - Михаил Михайлович Богословский

служилые и посадские люди из уездов должны ехать в Москву в приказ Земских дел; только в Поморском краю и в Сибири знак может быть выдан из местных учреждений. Перспектива такого ежегодного путешествия в Москву за знаком также должна была служить средством понуждения к исполнению указа.

К обложению привлекались даже и крестьяне. С них предписывалось взимать пошлину по 2 деньги с бороды у городских ворот при каждом их въезде в город и выезде из него, — «а без пошлин крестьян в воротах в город и за город отнюдь не пропускать». Прямо распоряжение о бритье бороды и усов крестьян не касалось; но пошлина по 2 деньги при въезде в город и при выезде должна была побуждать и крестьян бриться, по крайней мере, тех, которым приходилось бывать в городе. Брикнер считает бородовые пошлины очень высокими, принимая во внимание, что четверть ржи стоила в то время 40–50 коп.[496] Этот указ 16 января 1705 г. был, надо думать, повторением и дальнейшим развитием предполагаемых нами более ранних указов 1698–1699 и 1700–1701 гг.

Несколько позже началась борьба с русским долгополым и широкорукавым платьем, и началась она такой же выходкой, как и борьба с бородами: на пиру 12/22 февраля 1699 г. по случаю шутовского освящения Лефортова дворца Петр стал сам обрезывать слишком широкие рукава у бывших на пиру своих приближенных, сделав замечание: «Это помеха, везде надо ждать какого-нибудь приключения, то разобьешь стекло, то по небрежности попадешь в похлебку; а из этого (отрезка?) можешь сшить себе сапоги!»[497] Изъявленная таким странным образом царская воля была в придворных кругах исполнена столь же быстро, как и распоряжение относительно бород. На торжественных приемах шведского посольства в Кремлевском дворце осенью 1699 г. все присутствовавшие: члены Боярской думы, дворяне, дьяки и гости — были одеты в суконные кафтаны, подобно тому как и сам царь был одет в суконный кафтан гвоздичного цвета[498].

В высших кругах московского общества новое платье не было новостью. Уже при царе Федоре Алексеевиче и по его инициативе при дворе стали входить в моду польские и венгерские кунтуши. Это было то время, когда, по свидетельству князя Б. И. Куракина, в великом шляхетстве «политес восставлена была с манеру польского и в экипажах, и в домовом строении, и уборах, и столах»[499]. Может быть, переодевание придворного общества в суконные и именно в суконные кафтаны имело целью не только введение западноевропейского покроя платья, но также и борьбу против той излишней роскоши, которая проявлялась ранее в ношении русского платья из дорогих парчовых, бархатных и шелковых материй, хотя это соображение прямо не высказывалось.

Первый формальный указ о новом платье был издан 4 января 1700 г.; им предписывалось думным и ближним людям, служилым чинам московским и городовым и всем посадским людям, а также боярским холопам в Москве и в городах носить платья: венгерские кафтаны. «Боярам и окольничим, — читаем в этом указе, — и думным и ближним людем, и стольником, и стряпчим, и дворяном московским, и дьяком, и жильцом, и всех чинов служилым и приказным и торговым людем и людем боярским на Москве и в городех носить платья: венгерские кафтаны верхние длиною по подвязку, а исподние короче верхних, тем же подобием; и то платье, кто успеет сделать, носить с Богоявленьева дни нынешняго 1700 года, а кто к тому дни сделать не успеет, и тем делать и носить, кончае с нынешние Сырные недели»[500]. Для публикации в Москве листы с текстом этого указа прибивались 4 января 1700 г. на Постельном крыльце, где ежедневно собирались служилые люди московского чина, у Чудова монастыря, у Николы Гостунского и у ворот Кремля, Китая и Белого города, а 5 января у Боровицких ворот и у ворот на Каменном мосту. Стоявшие у ворот караулы должны были наблюдать за целостью прибитых листов[501]. Цесарский резидент Плейер передает о публикации этого указа с некоторыми добавлениями. «Публично провозглашено, — читаем в его депеше от 10 января 1700 г. — и у всех ворот прибито, чтобы все русские, которые хотя бы с наименьшим достатком, ходили зимою в венгерских кафтанах или шубах, а летом одевались по-немецки. Ни одна русская женщина из дворянства не должна была появляться на каком-либо публичном торжестве перед царем в русском платье; начало этому сделали сами принцессы; они стали так же общаться с немцами и к ним ездить»[502]. Указ 4 января 1700 г., как видно из его текста, не разделял одежды на зимнюю и летнюю и ничего не говорил о женских платьях; можно думать, что Плейер, сообщая о публикации указа, почерпнул те добавления, которыми он его снабжает, из происходивших тогда и слышанных им разговоров о перемене платья. Перемена дамских нарядов в придворных кругах по инициативе царевен была уже, надо думать, в 1700 г. таким же совершившимся фактом, как и ношение суконных кафтанов думными и ближними людьми осенью 1699 г. Слухи об этих переменах в быту долетали за границу и там возбуждали интерес. «В Варшаве обносится слух, — сообщал весной 1700 г. русский резидент в Польше Любим Судейкин, — будто с Москвы писано, что великий государь указал строй московской отставить, позволяючи немецкого или венгерского убору. А матронам указал с голов их тканьки скинуть, по французскому посправлять»[503].

Насколько широкое распространение получил указ 4 января 1700 г. о перемене костюма? Сроки, данные в нем для переодевания, были так коротки, что исполнение указа было затруднительно. Раз указ был объявлен 4 или даже 5 января, как можно было переодеться к Богоявленьеву дню, т. е. к 6 января? Да и к Масленице, которая в 1700 г. начиналась 4 февраля, едва ли многие могли справиться с заданной им задачей переменить платье. Какая огромная, прямо непосильная работа давалась этим указом домашним портным из дворовых людей и портным мастерам вольным, какой массой заказов последние должны были быть завалены, какое множество затруднений должно было при этом возникать с фасоном нового, неизвестного платья. Ясно, что осуществить, например в Москве, это поголовное переодевание скоро было совершенно невозможно, и указ 4 января не был исполнен с той быстротой, на которую он был рассчитан. Недаром А. А. Курбатов в письме к Петру в Воронеж от 20 марта 1700 г. жаловался на то, что «народы» в исполнении указа о венгерских кафтанах «ослабевают», ожидают, что все останется по-прежнему, и советовал, если воля царя остается неизменной, повторить указ с угрозой[504]. Может быть, согласно с этим советом был издан 20 августа 1700 г. новый указ о платье, которым повелевалось