Геббельс. Портрет на фоне дневника - Елена Ржевская

И Геббельс в дневнике поносит военное руководство: «Эти люди мне враждебны, как только вообще могут быть враждебны люди»[68].

Он ежедневно диктует своим стенографам по 30-40 болтливых страниц. Он один из ответственных лиц – комиссар обороны Берлина. На фоне грозных событий это недержание речи выглядит особенно патологичным. Похоже, дневник для него теперь и вовсе центр существования. Все тот же дух и стиль. Та же выспренность. Но и те же свары, подсиживание, соперничество. Так же занят Геббельс своим местом возле Гитлера, самим собой, который достоин всяческих похвал и сам наделяет себя ими. Он дезавуирует перед историей, к которой, как это легко понять, обращен его дневник, своих конкурентов в нацистской иерархии, в особенности Геринга, назначенного Гитлером своим преемником. Как бы ни закончилась война, неотвязна мания Геббельса – войти в историю первым вслед за Гитлером.

«Увешанные орденами дураки и тщеславные надушенные франты не должны быть в военном руководстве, – достается от него Герингу. – Они должны либо переделать себя, либо их надо списать. Я не успокоюсь и не буду знать отдыха, пока фюрер не наведет порядок».

Забота Геббельса в том, чтобы фюрер сместил Геринга, а это ему никак не удается, хотя население, измученное бомбардировками, поругивает Геринга, ответственного за люфтвафе, за воздушную оборону и обещавшего, что ни один вражеский самолет не появится в небе Германии.

«ОПТИМИСТИЧЕСКИЙ ПРИМЕР»

До падения Берлина остается два месяца. Немецкие эксперты сошлись на том, что «все шансы потеряны». Но Гитлер не хочет вникать в этот приговор. Он теперь охотно возвращается к событиям зимы 1941 года, когда под Москвой перешли в наступление советские войска.

«Генералитету сухопутных армий тогда полностью отказали нервы, – делится мыслями он с Геббельсом, а тот диктует это стенографу. – Генералитет тут впервые оказался перед военным кризисом, в то время как до того завоевывал лишь победы, и вот он единодушно решил тогда отойти до границы рейха».

Те страшные картины отступления, паралича командования теперь не омрачают Гитлера. Наоборот, то, что защитникам Москвы удалось тогда добиться такого успеха, когда, казалось, Москва вот-вот падет, воодушевляет его. Ему мнится, что то же самое произойдет при защите столицы рейха – подъем национальных чувств защитников Берлина также создаст перелом в войне.

Геббельс, как всегда, на подхвате, и оборону Москвы он называет «оптимистическим примером». Он вызывает к себе генерала Власова, чтобы расспросить его о мероприятиях, которые при защите Москвы осуществлял Сталин. Власов произвел на него очень благоприятное впечатление. Состоялся подробный разговор.

1 марта 1945. Он (Власов) считает, что Россия может быть спасена, только если она освободится от большевистской идеологии и усвоит себе идеологию, подобную той, которую имеет немецкий народ при национал-социализме. Он охарактеризовал мне Сталина как чрезвычайно хитрого человека, поистине иезуита, ни одному слову которого нельзя верить. До начала войны большевизм имел среди русского народа сравнительно немного сознательных и фанатичных приверженцев. Но Сталину удалось при нашем продвижении по советской территории превратить войну против нас в священное дело отечества, что имело решающее значение. Власов описал мне дни в Москве во время угрожающего окружения поздней осенью 1941-го. Все советское руководство потеряло тогда самообладание, и лишь Сталин оказался тем, кто был упорен в своем сопротивлении, даже когда он терпел поражение. Ситуация была тогда примерно почти такой же, как сейчас у нас. Но ведь у нас есть фюрер, который провозглашает сопротивление любой ценой и постоянно побуждает к этому всех остальных. – Схожесть ситуации и схожесть в ней фюрера со Сталиным воодушевляет Геббельса. – Разговор с генералом Власовым весьма ободрил меня. Я узнал из этого разговора, что Советскому Союзу пришлось преодолеть такие же точно кризисы, как те, что мы должны преодолеть сейчас, и что из этих кризисов всегда есть выход, стоит только решиться не поддаваться им.

Геббельс решает, что нужно объявить второй призыв в фольксштурм, формировать женские батальоны. Заимствуя опыт Сталина, он полагает, что можно создать особые подразделения из заключенных. «Как мне сообщил генерал Власов, тогда во время обороны Москвы это исключительно оправдало себя. Тогда Сталин спросил его, готов ли он сформировать дивизию из заключенных. Он ее сформировал с тем условием, что за отважные подвиги он сможет даровать амнистию. Дивизия заключенных дралась исключительно. Почему в нынешнем тяжелом положении это не может быть осуществлено и у нас?»

Во время этого разговора еще раз было повторено Власовым: «Даже данному Сталиным слову нельзя верить. Сталин чрезвычайно хитрый, лукавый крестьянин, который действует по принципу: цель оправдывает средства». Однако такая характеристика подводит Геббельса к заключению в пользу Сталина. «Как ничтожен, к примеру, в сравнении с ним дуче».

Геббельс испытывает почтение перед силой, и сейчас ее олицетворяет для него Сталин.

«Мы бы достигли очень многого в нашей восточной политике, если бы мы уже в 1941 и 1942 годах действовали на тех основаниях, которые отстаивал Власов» (Геббельс имеет в виду прокламацию Власова, обращенную к советским солдатам). И соображение, высказанное Власовым в беседе, и готовность Геббельса согласиться с ним прозвучали тогда, когда под ногами обоих собеседников горела земля. К тому же Власов, казалось бы, мог уж давно понять, что окрепшая Россия, пусть и национал-социалистическая (как он желал бы), ни в коем случае не нужна нацистской Германии. Что любая российская государственность была исключена. И что политика нацистских завоевателей в России была органичной для них и другой не могла быть по отношению к «низшей расе» – славянам, чьей землей они поставили себе целью завладеть, поработив и истребив коренное население. И уж кто, как не Власов, чьи вербовщики разъезжали по лагерям военнопленных, знал, что там творится. Какому злодейскому надругательству намеренно, в отличие от других узников, подвергаются именно советские военнопленные, обреченные на вымирание от голода, издевательств, избиений, расстрелов. Здесь не было ничего стихийного – все это планировалось заранее и было в системе нацистской политики. Воевать на стороне Гитлера означало воевать против России.

«НА ФРОНТЕ НА ОДЕРЕ БЕЗ ПЕРЕМЕН»

Почта не работает, нарушена деятельность железных дорог. Из-за потери восточных областей с каждым днем снижается продовольственный рацион. На пороге голод. Особые трудности в Берлине с энергией. Нет горючего. «Мы теперь, как верно заметил Шах (заместитель гауляйтера), едва в состоянии зарядить наши зажигалки».

2 марта 1945. Воздушная война справляет и дальше свои бешеные оргии. Мы, напротив, полностью беззащитны. Империя постепенно превращается в абсолютную пустыню.

Воздушной войной Германия обрушилась на Англию, Голландию, Россию… Ее жертвой должны были пасть Лондон, Москва, Ленинград.

8 июля 1941-го дневник Верховного главнокомандования вермахта зафиксировал: «Фюрер категорически подчеркивает, что он намерен сровнять Москву и Ленинград с землей». И Геббельс вторил ему: «Мы и дальше не будем утруждать себя требованиями капитуляции Ленинграда. Он должен быть уничтожен почти научно обоснованным методом»