Государи и кочевники. Перелом - Валентин Фёдорович Рыбин

Бабахана и других, продавшихся России. Вы напишете в письме, чтобы ханы и весь народ Мерва поскорее подали прошение о подданстве Насретдин-шаху. Если нам удастся склонить на свою сторону хотя бы нескольких влиятельных людей Мерва, то мы введем туда войска по их просьбе и помешаем России! Вы понимаете меня, сепахсалар?

— Это невыполнимо, — подумав, возразил хорасанский на-местпик. — Переступить границу Мерва я могу только по приказу самого Насретдин-шаха.

— Не бойтесь, сепахсалар. Сделайте исключение!

— Нет, полковник, я не сделаю исключения. Мне дорога моя голова и должность наместника Хорасана.

Стюарт задумался, и лицо его исказила злая улыбка.

— Вы уверены, что наместников назначает шах?

— Мне неприятен этот разговор, господин Стюарт. Угощайтесь, пожалуйста, — слезливо заговорил сепахсалар. — Жареный кеклик даже в наших местах — редкость.

— Спасибо, ваше мясо такое жесткое, что застревает у меня в зубах, вероятно, недожарилось.

— Может быть, — согласился наместник. — Мои повара так спешили, увидев гостя, что могли и недожарить.

— Да, сепахсалар, — сказал обреченно, но с некоторой угрозой Стюарт. — Вы в последнее время изменились… Настолько изменились, что вряд ли сумеете защитить свой Хорасан, если нападут на него туркмены.

— Господин полковник, вы говорите со мной невежливо, — напомнил сепахсалар. — Я могу принять ваши слова как оскорбление. Такого еще не было, чтобы хорасанцы не могли защитить себя от туркмен и не наказать их. За себя мы всегда постоять можем, но ваши интересы мы не обязаны поддерживать.

— Прекрасно, — усмехнулся Стюарт. — А то я думал, что и себя вы защитить не сможете… — Он встал с тахты. — Не буду вас более задерживать, дорогой Мушир… Проводите меня…

— Как вы неблагодарны, господин полковник, — растерянно залепетал сепахсалар. — Я делаю все, чтобы моим друзьям-англичанам было хорошо, а вы не хотите понять моего затруднительного положения.

— Я все прекрасно понял, сепахсалар. Желаю вам удачи!

Стюарт вышел на айван, спустился во двор и распорядился, чтобы его люди седлали коней.

XXVIII

Пароход "Персиянин", на котором прибыл генерал Комаров со свитой и ханами, бросил якорь у острова Рау, в семи верстах от Михайловского поста. Каспий в последние три года помелел, пришлось пересаживаться на паровой катер.

Генерал подождал, пока спустятся по трапу все офицеры и штатские, ехавшие с ним из самой Москвы, затем позаботился о ханах и о себе. Им оставили место на скамейке, рядом с мотористом. Сев и положив на колени планшетку, Комаров огладил черную бороду, поправил фуражку.

— Что, морячок, говорят, мелеет море? — спросил у моториста.

— Мелеет, ваше превосходительство, — отозвался тот, глядя на пассажиров: все ли уселись? — Грузы теперь на Михайловский пост в плоскодонной барже переправляем. Но скоро и баржа не поможет. Не пришлось бы станцию и пристань переносить ближе к Уфракским горам.

— Да уж поспешили в свое время с выбором места для станции, — согласился Комаров. — С Красноводска надо было начинать железную дорогу. Ну ладно, разводи пары.

Катер отчалил от парохода и загудел, прыгая на мелких волнах. Комаров пересел к туркменским ханам и заговорил с ними. Комаров понимал: чем ближе ханы приближаются к Мерву, тем больше чувствуют ответственность встречи со своей землей, с народом, которому предстоит вступить в подданство русского государя. Конечно же думали они и о своих противниках. Не меньше их был озабочен и сам начальник области. В Москве, а затем в Саратове, Царицыне, Астрахани он беспрестанно интересовался у встречающих его военных, как ведет себя Англия, что нового в Тегеране. Короткие сводки газет сообщали: английские военные никак не могут смириться со столь "необдуманным" поведением некоторых туркменских предводителей и осторожностью Насретдин-шаха, на глазах у которого творится произвол. Комаров облегченно вздыхал, ибо никаких действий английских агентов и персидских властей в сторону Мерва пока что не наблюдалось.

— Ну что, господа, — сказал как можно спокойнее генерал. — Обстановка в Мерве благоприятная. Вы говорили мне о каком-то Каджар-хане, но о нем даже в сводках не пишут. И Стюарт затаился… Словом, господа, держитесь увереннее.

— Ай, чего нам бояться, господин генерал! — отозвался Омар-ишан, заложив под язык насвай[33].— Скобелева не побоялись, встретили как надо. А Каджара я вот этими руками придушу, если попадется.

— Товары Коншина как бы не захватил, — беспокоился Бабахан.

Возвращались со свитой начальника области Студитский и Лессар. Тоже сидели в катере, разговаривая и глядя на приближающийся берег, где в сизой осенней дымке виднелись здания станции, пакгауз и железнодорожные вагоны. В Михайловском им предстояло расстаться: Лессар отправлялся с начальником области до Кпзыл-Арвата. Там он сразу займется проектированием трассы второго участка Закаспийской военной железной дороги, от Кизыл-Арвата до Асхабада. Государь, поняв, что вопрос присоединения Мерва к России решается успешно, разрешил строить дорогу дальше, в глубь Туркмении. Студитский должен был на день-другой задержаться в Михайловском: предстояло принять грузы с парохода и в вагонах доставить в Кизыл-Арват. Там перегрузить в телеги, арбы, на верблюдов и двигаться в Асхабад.

Через час катер подошел к дощатому, с высунувшимися из воды сваями причалу. Пассажиры вышли на берег. Комаров спросил у встречающего офицера, готов ли для него вагон. Тот доложил, что поезд готов к отбытию в любую минуту. Генерал пожал руку Студитскому, велел долго не задерживаться и заспешил к железнодорожному составу. Лессар ушел в свите генерала.

Капитан отправился к начальнику пристани, чтобы узнать, скоро ли начнут разгружать пароход. Служащие ему сказали: разгрузка начнется тотчас, как только проводят генерала. Вскоре поезд развел пары, зашипел, засвистел, дал длинный гудок и отправился на восток. Студитский пообедал в буфете и вновь пошел к пристани. До самого вечера смотрел, как причаливала к "Персиянину" баржа, как шла разгрузка. Наконец, уже понесли грузы, укладывая их на железнодорожные платформы…

В Кизыл-Арват капитан приехал утром. Выйдя на привокзальную площадь, увидел сотни три переселенцев. Русские мужики и бабы, по всему видно — из деревень, армяне, грузины. Приезжие держались небольшими группами. Здесь же, у вокзала, разместился базар. Шла торговля арбузами и дынями. В нескольких шагах от хлебной лавки стояла арба с керосиновой бочкой. Молодой туркмен с засученными рукавами зачерпывал кружкой керосин и выливал в ведра, банки и бидоны покупателей.

Капитан лишь на минуту, из любопытства, задержался возле базара и пошел было дальше, к госпиталю, но тут его окликнули:

— Доктор! Дорогой мой капитан, вы ли это?!

Студитский оглянулся и узнал Караша. Бывший пристав был в сером парусиновом костюме и широкополой соломенной шляпе. Как и прежде, при огромных черных усах, свисающих к подбородку. По ним-то, собственно, и узнал его капитан.

— Здравствуйте, Караш, — подал руку Студитский. — Я слышал, что вы ушли в отставку и занялись