Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы - Геннадий Семенович Фиш

Мало ли что сама просилась…

Если же офицер поедет вправо, то здесь так далеко от линии фронта, что немцы совсем нас не опасаются…

И я сообщил возникший у меня план Ивану Ивановичу. Он согласился со мной, и нам оставалось только ждать, пока наступит эта летняя, робкая и быстрая, словно не уверенная в себе, ночь, когда почти так же светло, как в пасмурный день, и только все — и люди и вещи — перестает отбрасывать тени.

День был жаркий, комары нещадно жалили, мы лежали на плащ-палатке, и время томило нас своею медлительностью. Но все же наступил вечер.

Мы слышали, как прозвучал рожок отбоя.

Когда немного стемнело и в селении все стихло, на мосту осталось только двое часовых. Они шагали рядом из одного конца в другой. Темные силуэты плавно передвигались, словно плыли над перилами, и над нами вставало высокое, просторное, прозрачное и многоцветное небо.

Я не знаю, какими словами можно описать невообразимые краски заката на нашем северном небе! Чем бы я ни был занят, куда бы я ни спешил, я не могу не остановиться, увидев вечернее небо. Багровые и алые, шафранные и серые, сиреневые, и, ей-богу, совсем зеленые, и снова прозрачные, как голубое пламя, тона спутались так, что даже не уследить, где кончается один и возникает другой… И когда смотришь на такое небо, на душе делается торжественнее. Эта красота меня никак не разоружает, а, напротив, ожесточает… Такое небо, небо моей родины, — и я не могу встать во весь рост и смотреть на него свободно, а должен ползти в этой густой траве и прятаться и бояться, что вдруг заметят… И я вижу эти две темные фигурки, шагающие по мосту, словно они заводные и внутри у них пружинка.

У меня на душе становится горько, и я хватаюсь за автомат.

«Погоди, рано еще… Часок, другой потерпи», — уговариваю я себя.

Ямщиков тоже смотрит на небо и, не зная, как выразить то, что переполняет его, шепчет:

— Вот это небо так небо… Маскировочка-камуфляж — первый сорт.

Мы подползли к мосту и залегли неподалеку в кустах.

Теперь только остается ждать, когда часовые подойдут поближе к нам.

Это хорошо, что они идут вместе. Сразу возьмем.

И вдруг, словно удар хлыстом по уху, — близкий винтовочный выстрел.

Часовые на мосту не стреляли. Я это отлично видел. Я не сводил с них глаз. Значит, это выстрелил кто-то из партизан. Пусть даже случайный выстрел, но он предательский. Однако кто же это провалил операцию? Кто? Ямщиков? Даша? Иван Иванович? Чирков? Якуничев? Нет, никто из них не может быть предателем. Разве что Якуничев. Я его меньше знаю, он с Зимнего берега. Не успел я это подумать, как сразу заметил, что часовые нисколько не встревожились… Наоборот, они пошли по мосту, отчеканивая шаг, как на параде.

Навстречу им, так же четко чеканя шаг и взмахивая рукою выше пояса, шли три солдата.

У меня сразу отлегло от сердца: конечно, этот выстрел — обычный у немцев сигнал при смене ночных караулов. Ну да, значит, все в порядке…

Приклады стукнули о доски настила. Пост был сдан.

И снова на мосту остались двое часовых.

Они только заступили на пост — значит, раньше чем через час-полтора их проверять не станут…

Мы подползли еще ближе.

Павлик шепнул мне:

— «Спутнику агитатора» (так называет он мой автомат) будет работа.

Часовые были теперь в пяти шагах от нас… Они повернулись и пошли обратно, и вот тут-то поднялся во весь рост Иван Иванович. Это было сигналом.

Чирков и Якуничев бросились за часовыми. Те обернулись, но, прежде чем успели вскрикнуть, каждый из них получил такой удар прикладом по каске, что без чувств свалился на доски моста. Глухо звякнули винтовки. Тот, кого ударил Ямщиков, свалился через низкие перила вниз, на камни под мостом. Он был живуч, зашевелился, приподнялся на локте и замычал что-то несвязное.

Ямщиков не дал ему досказать. Бесшумно метнулся он к часовому, и через мгновение тот умолк.

Якуничев и Чирков закладывали взрывчатку под свежие, терпко пахнувшие смолой сосновые стропила.

Иван Иванович копошился около воды на бревенчатых ряжах.

— Ну, Даша, за дело.

Мы бросились на дорогу. Я выкапывал шанцевой лопатой лунки для мин, а Ямщиков закладывал в них двухсотграммовые толовые шашки. Даша присыпала мины мягкой землей.

На одной линии поперек дороги мы заложили четыре заряда. Через пять минут все было готово.

Мы отошли в кусты. И тогда я взглянул на мост. Сейчас он был так же пуст, как и дорога. Словно здесь только что не ходили немецкие часовые…

На этот раз нам действительно везло…

Через полчаса после того, как мы заняли нашу позицию за кустами можжевельника, у обочины раздалось урчанье автомобильного мотора.

Я переставил рычажок автомата на стрельбу очередями, чувствовал, как волнуются рядом Даша и Павлик, но странно: меня их волнение только успокаивало. Все в порядке.

Автомобиль въехал на мост. Я его не видел. До меня доносился ровный приближающийся гул мотора, шелест эластичных шин по доскам настила, но я всем своим существом точно знал, где находится машина, где проходит, гораздо точнее и лучше, чем если бы даже видел ее своими глазами. Не знаю, понятно ли это будет кому-нибудь другому, но это так.

В машине сидели, наверно, очень удачливые люди — шоферу, ничего, видимо, не подозревавшему, удалось провести автомобиль так, что колеса его не коснулись взрывчатки. И не будь нас в двадцати шагах от этого места, машина с ее пассажирами проскочила бы невредимой.

Но мой автомат заработал. Ямщиков тоже опустошил весь магазин своей самозарядки.

Машина вильнула и повернула к кустам, уперлась передними колесами в стенку кювета и заглохла.

Ямщиков распахнул переднюю дверцу… Водитель лежал, склонив голову на баранку. Рука его сжимала тормоз.

Павлик быстро сорвал планшет и полевую сумку с офицера, сидевшего рядом с шофером. Я стал снимать полевую сумку с другого убитого. Торопясь, я дернул и оторвал ремешок. Тело офицера сползло на пол. Затем на землю, неподалеку от машины, я положил листовку «К немецким солдатам». В эту минуту раздался взрыв, затем второй, третий, и так подряд семь взрывов.

Отскочив от машины, я взглянул на мост. В полутьме видны были взметенные вверх, перекореженные доски настила, бревна устоев.

Высоко разбрасывая брызги, шлепались в черную и холодную воду реки деревянные балки. Павлик уже поджигал машину.

Теперь надо было скорее уходить…

Мы быстро шли по лесу в