Призраки знают все. Рукопись, написанная кровью - Анна Данилова

Едва они переступили порог квартиры, как Аперманис набросилась на Юлю с упреками, она говорила что-то насчет телефонных звонков, которые мешают ей уснуть и постоянно напоминают о пережитых кошмарах. Юля сделала знак Наташе, чтобы та не обращала на нее внимания, но Рита разошлась не на шутку.

– Где ты бродишь? Я ничего не знаю, ты меня ни во что не посвящаешь, обманываешь, оставляешь одну…

– Теперь нас будет трое, – прервала поток ее слов Юля, представляя Наташу. – Вот, знакомься – Наташа Зима. Успокойся и не кричи, все-таки мы не одни…

– Мы, кажется, знакомы… – пробормотала испуганно Наташа, но ее никто не услышал.

Юля старалась вести себя так, словно уже давно привыкла к подобному, хотя ее подмывало схватить Аперманис за плечи, потрясти хорошенько, чтобы выбить из ее головы всю дурь и выяснить, кто же она такая на самом деле и зачем приехала в С.? И еще: какое отношение она имеет к настоящей Аперманис?!

Но так же, как в прошлый раз и как много-много раз, когда она пыталась это сделать, интуиция не позволила ей учинить допрос прямо здесь и сейчас. Аперманис – больной человек. С этим надо считаться.

– Так кто мне звонил? – задала она Рите вполне конкретный вопрос, сопровождая Наташу в комнату и усаживая ее в кресло. Чувство неловкости за свою ненормальную клиентку переросло в чуть ли не родительское нежное чувство к Зиме, которая смотрела на Риту широко раскрытыми глазами, борясь с желанием броситься к двери и уйти из непонятной ей квартиры со странной обитательницей, смахивающей на настоящую истеричку. Возможно, что в тот момент, когда Рита выступала больше и громче всего, Наташа уже пожалела, что променяла на нее общество родных подъездных наркоманов со страшной (кстати, запрещенной, кажется, в Англии) собакой…

– Леша Чайкин. Он сказал, что у него к тебе важное дело и что он ждет твоего звонка, а если ты не позвонишь, то он сам приедет сюда. Оказывается, он знает этот адрес… Это ты ему дала?

– Я же сказала: успокойся.

– Я приготовила рыбный суп, – вдруг ни с того ни с сего, довольно меланхолично, словно и не было ее вульгарных выпадов в сторону заявившихся столь поздно гостей, сказала Аперманис и произвела жест рукой, зовя их за собой на кухню. – Ладно, я вас прощаю. Пойдемте ужинать, а то мне одной что-то не хочется…

– Я же говорила, – успела шепнуть Юля Наташе, когда они на мгновение остались одни в комнате. – Она не в себе, но не опасная…

От еды они, естественно, отказались, поскольку им хватило ужина в «Белой лошади», но составить компанию оголодавшей Рите согласились. Хотя уже спустя пару минут Юля, вспомнив про Чайкина, отлучилась «на минутку» из кухни, чтобы позвонить.

Она приблизительно представляла себе, какую сенсацию приготовил ей Чайкин. Ну конечно, сейчас он напросится к ней в гости с единственной целью – рассказать о том, что он узнал сутки назад (не раньше, иначе бы он сделал все возможное, чтобы помешать ее свиданию с Португаловым!), что фотограф – гей. Так ей и надо. Нечего было распускаться до такой степени, чтобы не отличить нормального мужчину от «голубого».

После того как Юля с Наташей пришли сюда и услышали нападки Аперманис, настроение, которое и так висело на волоске и зависело от каких-то внутренних, запрятанных далеко в памяти и душе запасов прежнего счастья, и вовсе испортилось. И что может быть хуже и несвоевременнее сейчас, чем разговор с Чайкиным на тему ее женской близорукости и – чего уж там – неразборчивости! Быть может, поэтому Юля, оказавшись в прихожей, рядом с телефоном, все еще не решалась подойти к нему и взять трубку. Но тут звонок – резкий и громкий – заставил ее вздрогнуть. Звонили в дверь. Настойчиво, почти нахально, словно не понимая, что никто звонившему тотчас открыть не сумеет, ведь до двери еще надо дойти, посмотреть в «глазок» и убедиться в том, что припозднившийся визитер вообще имеет право ломиться сюда… Однако этот оглушительный звонок словно парализовал всю квартиру – Рита с Наташей выбежали из кухни и теперь стояли посреди прихожей в ожидании, что же предпримет Юля.

– Да открывай! Я не понимаю, кто бы это мог быть?! – Аперманис всю трясло, она побледнела.

«Крымов? Объявился, узнал, где я, и пришел за мной…»

Понимая, что эти мысли – сладкий мед, которым пытаются отбить вкус и горечь смертельного яда, Юля подошла к двери и, заглянув в «глазок», чтобы не впустить случайного, если не опасного человека, к своему разочарованию, увидела Чайкина.

– Леша, ты спятил? – Она готова была разрыдаться: настолько явственно на одно короткое мгновение она успела поверить в нарисовавшуюся в ее воображении картинку. Крымов с букетом цветов, прямо с дождя, пахучий и мокрый, счастливый в предвкушении их встречи, бросается к ней и сжимает в объятиях…

– Значит, так. Во‑первых, – Леша, со взъерошенными мокрыми волосами и розовым, в капельках дождя лицом, уткнулся красным носом Юле в плечо (после чего запах спиртного дал понять, что он мертвецки пьян). – Повторяю, во‑первых, я не могу разговаривать с тобой в этой квартире, поскольку я незнаком с ее хозяйкой, а во‑вторых, ты должна сейчас же пойти ко мне.

– Зачем? Пусти меня…

Но Леша крепко держал ее за руку и тянул за собой.

– Мне надо тебе кое-что показать, но я не могу, – он перешел на шепот, – понимаешь ты или нет, я не могу разговаривать ОБ ЭТОМ здесь, в незнакомом месте. Пойдем ко мне, и я тебе все покажу. Может, конечно, я ошибаюсь или вообще сошел с ума, но ты-то здравомыслящий человек, а потому скажешь мне, кто есть кто… И еще, – он многозначительно поднял указательный палец кверху и сделал театральную пошловатую паузу, как бы стремясь этим привлечь внимание Юли к себе, – я хотел сказать тебе, что ты в последнее время ведешь себя крайне легкомысленно…

Ему все же удалось вытащить ее на лестничную клетку и закрыть дверь перед носом находящихся в немом оцепенении Наташи и Риты.

– Слушай, Земцова, по-моему, ты сошла с ума…

– Леша, что с тобой? Ты опять принялся за старое? Ты же пьян!

– Я‑то не принялся, а вот что стало с тобой и кто над тобой так поработал, что ты превратилась в бесчувственное животное…

Она ударила его по лицу. Нечаянно, как будто ее рука сама за нее все решила и совершила это движение помимо ее воли и чувств.

– Да бей меня сколько тебе будет угодно. Но я тебе все же скажу. Ты ищешь наших ребят или нет?

– Я стараюсь…

– Хватит врать, Земцова. Ты приклеилась к какой-то странной клиентке, дерешь, вероятно, с нее деньги и делаешь вид, что ищешь Крымова и Шубина… Я понимаю, у тебя свои счеты с Надей, но найди хотя бы Женьку!

– Прекрати меня оскорблять! Кто тебе дал право?

– Я!

Он за руку все тащил и тащил ее вниз по лестнице, пока она не вырвалась:

– Все! Хватит! С меня довольно. Поговорим завтра, если тебе действительно есть что сказать… И вообще, – она, секунду тому назад услышавшая какой-то странный звук, как будто разорвалась ткань, пощупала платье под мышкой и, обнаружив порвавшуюся по шву пройму, разозлилась не на шутку: – Платье порвал… чужое, между прочим…