Великие Цезари. Творцы Римской Империи - Александр Петряков

Но после его бегства на Сицилии разыгралась еще одна историческая драма. Как мы помним, в этой военной кампании участвовал также и Лепид, третий триумвир, лишенный другими двумя, Цезарем и Антонием, равноправного участия в управлении государством. Вместе с Агриппой он осаждал Мессану после бегства Секста Помпея. Оборонявшие город драться не хотели, и их военачальник Плиний предложил начать переговоры. Лепид, несмотря на предложение Агриппы дождаться Октавиана, заключил не только перемирие, но и, чтобы привлечь на свою сторону восемь легионов Плиния, разрешил им грабить город вместе со своими солдатами. Таким образом, под его началом оказалось двадцать два легиона пехоты, не считая конницы. И он, как замечает Аппиан, «возомнил о себе». Лепид приказал не впускать в занятые им сицилийские города войска Цезаря и вообще давал понять, что Сицилию он никому не отдаст. Октавиан попытался вступить с ним в переговоры, упрекая в вероломстве, на что Лепид ответил, что он отдаст ему не только Сицилию, но и свою провинцию Африку, если ему вернут прежнее положение в государстве. В ответ Октавиан разразился бранью и угрозами. Он стал подсылать в лагерь Лепида своих людей, чтобы они обещали солдатам высокие награды, если перейдут к нему. Первыми дрогнули помпеянцы. Они прекрасно понимали, что односторонний договор с Лепидом без санкции Октавиана непрочен, а легионеры Лепида были обижены на него, что он позволил грабить Мессану не только им, но и их вчерашним врагам.

Поэтому, когда Октавиан вошел в лагерь противника всего лишь в окружении свиты и объявил, что хочет не войны, а мира и равной для всех награды, первыми принесли свои знамена помпеянцы. Лепид выскочил из своей палатки и схватился за оружие. В завязавшейся схватке Цезарь получил удар копьем в панцирь и убежал под смех солдат Лепида. И тем не менее они были настроены перейти на сторону Цезаря. Когда начался массовый переход солдат вместе со знаменами легионов, Лепид и угрозами, и уговорами пытался их остановить, но в ответ кто-то сказал, «что, мертвый, он их пропустит… Лепид в короткое время оказался ни с чем. Переменив одежду, он пошел к Цезарю, причем солдаты сбежались посмотреть на это, как на зрелище. Цезарь встал при приближении Лепида и, не допустив его упасть к своим ногам, отослал в Рим в одежде, в какой он был, в одежде частного лица, а не полководческой; за ним осталось только его жреческое звание». Сан великого понтифика, то есть главного священнослужителя, был пожизненным, поэтому лишить Лепида этого жреческого звания было никак нельзя, разве что его умертвив. Что и предлагали сделать сами перебежчики. Но Октавиан не захотел его смерти, ведь он был другом его приемного отца, и Лепид прожил долгую жизнь в почетной ссылке, в городке Цирцей, что к югу от столицы.

Итак, наследник Цезаря оказался победителем в череде гражданских войн и оказался вместе с Антонием на вершине власти. Триумвират после бескровного поражения Лепида сам собой распался. У Октавиана, в очередной раз объявленного императором, оказалось огромная армия из сорока пяти легионов, которая требовала наград и денег. На награды Император Цезарь (так стал называть себя Октавиан по примеру Гая Юлия Цезаря) не скупился. Венки, бляхи, золотые цепи и прочие почетные знаки отличия получили многие, но солдаты рассчитывали на другие награды. О чем во всеуслышание заявил военный трибун Офиллий. Он сказал, что венки и пурпурные одежды – детские игрушки, они ждут от императора денег и земель. Больше этого человека никто не видел. Он исчез бесследно. После этого солдаты опасались выступать поодиночке и хором выкрикивали требования денег и роспуска. Напрасны были выступления императора со словами о гражданском долге и дисциплине. Брожение и смута продолжались, но Цезарь, многоопытный интриган, всеми способами перетягивал на свою сторону вожаков. Когда читаешь Аппиана, то бросается в глаза, что Октавиан всегда был осведомлен о том, каково настроение в его войсках, что делается в стане врага, каковы планы и намерения полководцев противника и т. д. Из этого явно следует, что Август широко пользовался услугами шпионов и сексотов, и, похоже, это была широкая и хорошо организованная сеть.

Ветеранам сражений при Мутине и Филиппах, а таких набралось около двадцати тысяч, он все-таки отпуск дал и отправил на близлежащие острова, чтобы они не мутили здесь воду. Оставшимся он говорил, что те были распущены против его воли, а тем, кто остался, пообещал выдать по пятьсот драхм и сулил богатую добычу в войне с иллирийцами. В конце концов дисциплина была восстановлена, и Октавиан распорядился наложить на Сицилию контрибуцию в размере тысячи шестисот талантов и назначил наместников в провинции, в том числе и Африку, отобранную у Лепида, куда был назначен Статилий Тавр.

После этого армия двинулась в Италию. Встречали молодого Цезаря (ему как раз исполнилось двадцать восемь лет) с восторгом. Народ ликовал, предвкушая долгожданные поставки хлеба, а сенат, по обыкновению, склонил голову перед победителем и назначил ему всевозможные почести, из которых он принял только то, чтобы день победы стал праздником, и согласился на сооружение своей на Форуме золотой статуи с надписью: «На суше и на море он восстановил нарушавшийся долгими распрями мир». Агриппа, одержавший блестящую морскую победу при Навлохе, был награжден золотым, сплетенным из весел, венком и получил огромные земельные владения на Сицилии.

Октавиан выступил с речью перед народом и сенатом, в которой объявил о прекращении гражданских войн, отмене проскрипций и прощении недоимок по налогам и откупам и обещал по возвращении Антония установить прежний, республиканский, государственный строй. Ему была дарована пожизненно, как и в свое время Гаю Юлию Цезарю, должность народного трибуна.

Дальновидный и расчетливый Октавиан никогда не торопился и приводил в жизнь свои планы тогда, когда они, по его расчетам, могли быть выполнены без осложнений. Так же он поступил с войском Секста Помпея. Тогда, на Сицилии, они были приняты под его начало, но были распределены по разным лагерям. Затем он разослал письма командующим с приказом вскрыть их в один и тот же день. В этих посланиях предписывалось арестовать помпеянцев. А так как большинство из них были беглыми рабами, они, а их оказалось тридцать тысяч, были возвращены своим прежним хозяевам. Те из них, чьи хозяева не нашлись (шесть тысяч человек), подверглись безжалостной казни. Были убиты также многие из патрициев, кто в свое время бежал к морскому разбойнику и воевал против триумвиров. Многие друзья Лепида также поплатились своей жизнью. Должность великого понтифика, которую ему предложил сенат, Октавиан оставил Лепиду. Он не хотел его смерти, а этот высший жреческий сан, как уже говорилось, был пожизненным.

Первые после окончания гражданской войны действия Августа были направлены на искоренение разбоя внутри страны и набегов внешних врагов. Больше всего беспокоили италийские берега иллирийцы. «Эллины, – писал Аппиан в Х книге «Римской истории», – считают иллирийцами те народы, которые живут выше Македонии и Фракии». Посмотрим на карту. Адриатическое море омывает как берега Апеннинского полуострова, так и Балканского, где жили иллирийские племена (территория ныне раздробленной Югославии), которые постоянно тревожили италийское побережье.

Иллирийцы, надо сказать, были отважными воинами, и дважды, в сорок восьмом и сорок четвертом годах римляне терпели от них поражения. Военные действия, которые возглавил сам император, длились с тридцать пятого по тридцать третий год, и в результате, как пишет Светоний, «покорены были Кантабрия, Аквитания, Паннония, Далмация со всем Иллириком и далее – Ретия и альпийские племена винделиков и салассов». В двух сражениях он был ранен: повредил во время падения моста голень правой ноги и обе руки, а во второй раз ему так сильно ушибли камнем колено, что он долго лечился. Но, как справедливо пишет Светоний, Август «был далек от стремления распространять свою власть или умножать воинскую славу». К ратным подвигам душа его не лежала, и он охотно доверял своим военачальникам вести военные кампании, в основном Агриппе и Тиберию. В «Деяниях божественного Августа», документе, обнаруженном в тысяча пятьсот пятьдесят пятом году в Анкаре, на стенах храма Рима и Августа (ставшем мечетью), сказано: «Чужеземные народы, которых безопасно можно было простить, я предпочитал сохранять, а не уничтожать». В отличие от своего дяди, который за время войн в Галлии уничтожил миллион человек, и многие народности бесследно исчезли в горниле безудержного геноцида.